Искатель, 2018 №9

В Москве, где кое-что для его возвышения и славы уже подготовлено, ему ведомы многие воры, а узнать должен будет всех! Как он раньше не понимал, что знания бывают важнее денег? Теперь-то он не пожалеет времени и сил, он раскинет над всей воровской Москвой свою сеть, а чиновников начнет подкупать, не дожидаясь ареста. Тут открывались такие возможности, что у Ваньки захватывало дух… На этом пути его ожидало не только богатство и безопасность. В прекрасной дали печатным сладким пряником манила его, сироту и бывшего крепостного, власть над людьми, пусть воровская, непризнанная законом, однако власть.

То засыпая, то просыпаясь, Ванька смаковал эту сокровенную мечту, не зная, что к попытке ее осуществления подведет его дорога весьма извилистая. Ему предстояло напоследок и в Москве хорошо погулять, изумляя горожан своими воровскими выдумками, и на Волге. Правда, до пальбы из пушек тут не дойдет; однако, пристав со своей шайкой к настоящему волжскому атаману Михайле Заре, славный Ванька Каин получит под начало казачий круг в сто молодцов с ружьями и так здорово пограбит на волжских берегах и на самой Волге-матушке, что матери будут пугать его именем малых детей, пономари, заслышав о Каиновом приближении, полезут на колокольни бить в набат, а метане и сельчане станут запирать ворота, вооружаться хотя бы и вилами и в ужасе молиться.

Однако настанет-таки звездный час Ваньки Каина, и он сумеет совершить свое преображение, как бабочка-капустница, явившаяся из кокона личинки.

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ УДИВИТЕЛЬНЫЕ ПРЕВРАЩЕНИЯ ВОРА И РАЗБОЙНИКА ВАНЬКИ КАИНА

Метаморфоза первая,

из вора в сыщики

Москва бурлила вторую неделю, с того самого дня, как из Петербурга пришла весть, что дочь Петра Великого, красавица-царевна Елизавета Петровна свергла и заточила захватившую власть царицу-немку Анну Леопольдовну и все ее Брауншвейгское (язык сломаешь!) правящее семейство, отогнала от российского трона других немцев и пообещала своему народу наконец-то привольную, русскую жизнь. Грамотные устраивали паломничества к манифестам новой государыни, прибитым на Лобном месте и на стенах присутственных мест, неграмотные слушали их чтение и разглагольствования, все вместе праздновали в кабаках, где зелено вино лилось рекою. Покидая на время праздничные столы, москвичи, разгоряченные любовью к русскому народу и к его русской государыне, ловили и колотили немцев на улицах.

В эти-то радостные декабрьские дни 1741 года Ванька Каин и решил осуществить свою сногсшибательную задумку. В последний раз прошелся он по московским малинам и притонам. Перекликаясь и перешучиваясь с удалым воровским народом, предвидел он, что вскоре его здесь будут встречать по-иному, однако ни стыда перед ворами, ни страха не чувствовал, а только казалось ему, что стоит перед бездонной пропастью, а ее должен перепрыгнуть. Возвращался он в город, на малине в Черемушках переночевав, через Даниловскую заставу и дорогой для смеху спросил у прохожего приказного:

— Дядя, а кто на Москве набольший командир?

— Ищи такового господина в Сенате, парень, — не удивившись, ответствовал приказной. И шмыгнул сизо-красным носом.

Ванька и отправился в Сенат. Туда как раз приехал генерал-губернатор князь Кропоткин, и, пока тщедушный сановник на крыльцо поднимался, Ванька сумел подать ему записку, в которой извещал, что к Сенату некое особливое дело имеет. Князь записку взял, просителю милостиво кивнул — и всего делов. Никакой резолюции на свою записку Ванька не дождался, а когда через час, на морозе за малым не окоченев, попробовал самолично зайти в здание, был выбит с крыльца сторожами.

Где князя Кропоткина имение, Ванька помнил: возникала как-то мыслишка обчистить, да трудновато выходило. Теперь он пришел под крыльцо того высокого каменного дома и принялся поджидать князя уже здесь. Выскочил на крыльцо адъютант, и Ванька попросил его доложить о себе князю, на что адъютант позвал дворника и велел просителя протолкать.

Ванька, однако, сдаваться не собирался. Зашел он в «Руку», ближайший кабак, выпить зелена вина для сугреву и для храбрости, а там за столом разговор:

— Теперь немцам везде окорот[10] будет. Я чай, государыня-матушка Елизавета погонит вместе с поганцами взашей и бесовскую немецкую науку, — убеждал толстого купчину дьячок в обтрепанной однорядке. — И тогда у нас русская, наша православная наука заморскую превзойдет.

— Наука есть штука весьма различная. Во-первых, — загнул купец пухлый палец, — есть и невредная немецкая наука, как лекарская, к примеру, а во-вторых, «дважды два» и по-русски, и по-немецки — «четыре». И прости меня, отче, да только мне ведома токмо одна православная наука — богословские мудрования. Так что немцев бей (эфто немчуре всегда полезно), а науку не трожь, попенок!