Искатель, 2018 №9

Сам не зная еще, зачем он это делает, Ванька преодолел страх, выполз из-за сундука и проскользнул вслед за хозяином. Из молодцовской сквозь и закрытую дверь пробивался мощный храп приказчиков. Кухарка Настка мирно сопела на печи в кухне. Петр Дмитриевич оставил открытою и дверь черного хода. Полная луна сияла над двором, и Ванька из сеней увидел, как хозяин переваливает солдата через забор. На замусоренный пустырь то есть, а там, в двух шагах, Яуза. В речку, что ли, хочет скинуть? Подумав, Ванька решил, не дожидаясь возвращения хозяина, пойти спать на кухню. От страха долго не мог заснуть, потому утром проспал, был за ухо стащен с печки хозяином и допрошен с пристрастием, когда сюда пришел. Ванька, не будь дурак, пояснил, что сразу после вечерни. За что и был бит. Улучив минутку, Ванька перемахнул и сам через задний забор, и на пустыре быстро нашел место, где ночью была вырыта и засыпана яма.

Воспользовавшись первым же походом с Насткой на базар, Ванька отпросился у нее перед базарными воротами и клятвенно обещался встретить ее тут же через полчаса. Подождав, пока широкая спина кухарки растворится в толпе, побежал в казенную винную лавку, тут же рядом. С улицы сперва не разглядел, а как глаза привыкли, увидел, что Петр Камчатка, слава Богу, здесь.

— Эй, малец, пошел отсюда! — рявкнул от стойки мордатый целовальник.

— Этот ко мне, полупочтенный, ко мне, — отмахнулся от него Камчатка. — Канай сюда, малый!

Петр Камчатка, о косм Ванька знал доподлинно, что он ведомый московский вор, одевался с высшим мещанским шиком и поражавшей Ваньку опрятностью. Был он не семью годами только старше Ваньки, но целой полупрожитой московской жизнью. Глядел человеку прямо в глаза и с таким выражением бритого лица, будто ничего он тебе, кроме добра, не желает.

— Ишь, как ухо у тебя, брат, распухло… А ну-ка, давай рассказывай.

Ванька огляделся и шепотком рассказал.

Камчатка выбил о каблук трубку, засунул ее в кисет, набил табаком, высек огню, раздул трут, прикурил, пустил первый клуб дыма. Приподнялся на скамье, втягивая дым носом, кивнул удовлетворенно. Звучно собрав слюну во рту, плюнул отменно далеко — и с замечательной меткостью попал в таракана, деловито пробегающего по замусоренному полу. Только после этих деяний взглянул он снова на Ваньку. Взглянул с жалостью.

— Худо твое дело, малый, хоть из вчерашней передряги ты выбрался неглупо, молодцом. Хозяин твой душегуб и гнусный развратник, вот он кто. Все забываю спросить тебя, малый, сколько тебе точно лет?

— Все мои. Пятнадцать, — прибавил Ванька себе год.

— Тебе теперь только один выход остался, малец.

— Знаю я, дядя Петя, какой выход — бежать.

— Правильно. Однако есть одна загвоздка. Просто сбежать — и куда ты, брат, без денег-то денешься? «Как у Филюшки три денежки, так Филюшка — Филипп, а как у Филюшки ни денежки, так курвин сын Филипп». Слыхал такое? Да тебя первый полицейский служитель или солдат из команды Розыскного приказа — за шиворот! Блох в остроге покормишь, выпорют — и к хозяину снова. Так-то, брат. А если не сам уйдешь, а с хозяина зажилое прихватишь — иное дело.

— Зажилое — эт чего?

— Ты в казачках у хозяина своего долго ли пробыл?

— Да как в Москву привезли, прошлого году на годовщину воцарения государыни императрицы, так и кручусь, что твоя белка в колесе.

— Позапрошлой весною, выходит? Ну так представь, что ты человек свободный…

— Я и буду свободный, когда сбегу!

— Так сколько вольному слуге за такой труд причитается, столько и возьми. Понял?

— А сколько причитается, дядя Петя?

Камчатка пустил из своей короткой трубки несколько клубов дыма, сощурился на Ваньку и легко потрепал его по плечу. Сказал проникновенно:

— А хозяин твой прикидывал разве, не тяжко ли тебе придется, когда на тебя, мальца, невпроворот трудов и занятиев наваливал? То-то, что немерено! Так и ты не скупись, возьми от казны его вольною рукой, понял? Где хозяин твой денежный запас и рыжье свое держит — в подполе?

Ванька ему — про ларец, а Камчатка, голос совсем приглушив, дал несколько дельных советов, а главное, обещал, что встретит его прямо у калитки хозяинова соседа, попа Самсонова.

В ту ночь странная вещь стряслась с Ванькой. Раньше, как случалось ему совершить мелкий проступок (ну там, мусор замести подлавку или яичко украсть), стены дома давили на него и казалось, что безжалостные глаза Петра Дмитриевича глядят на него изо всех углов. Теперь же, когда в очередную ночную отлучку хозяина принялся он загодя припасенным на кухне топором вскрывать запертый ларец, страх сменила отчаянная холодная злоба. Не боялся он, засыпая за пазуху и в карманы сколько поместилось золотых и серебряных монет, серебряных цепочек, часов и прочих драгоценных цацек. Не боялся, когда, нагло сбросив прямо в опочивальне свои тряпки, напялил на себя хозяйскую одежду, висевшую на вбитом в стену гвозде. Не боялся, и когда перелез через забор к соседу, на поповский двор, и услышал сопенье церковного сторожа, спавшего, как нес, у поповского крыльца. Проскользнул мимо него и откинул крюк на калитке, за которой обещал дожидаться его Камчатка.