Искатель, 2018 №9

Теперь Ваньку пришлось отливать водой. Поднявшись на нетвердые ноги, он повторил свое:

— Слово и дело!

Секретарь переглянулся с солдатом и тяжело вздохнул. Заглянул в бумажку, спросил:

— Ты Ванька Осипов сын, крепостной человек гостя Петра Дмитриевича Филатьева?

— Я, господин секретарь.

— Ты году сего сентября десятого дня ограбил с другими ворами своего господина, означенного гостя Филатьева?

— Товарищей у меня не было, и не грабил я, а взял пожилое[5].

— Я с этим разберусь, с твоим воровством, когда тебя из Тайной канцелярии к мам назад возвернут. Боюсь, что долго у нас не проживешь, а до суда так точно не дотянешь…

— Ведите меня в контору, господин секретарь. Вы обязанность имеете.

— Верни его в камеру, Матвеев. Морду ему больше не порть.

Снова в камеру Ванька буквально влетел. Вор, на которого он нечаянно приземлился, полез было в драку, но Ванька его мгновенно остановил:

— Я, товарищи, «Слово и дело» сказал, так что ввечеру меня здесь уж не будет. Коли есть у кого чего на волю передать или в тюрьму при «конторе», так я передам.

Место возле двери мгновенно очистилось, будто и не занимал его никто, как Ваньку увели. Арестанты на Ваньку не смотрели. Наконец старик, лежавший в месте тоже хорошем, у стены под окошком, втупился в парня белесыми глазами и прошамкал:

— Коль ты так добр, принеси мне триока калач, ела страмык, сверлюк страктирила.

Ванька пожевал губами и перевел: «Ключи в калаче, чтобы замок отпереть». Подсел к старинушке, отогнал любопытных и сказал ему на ухо:

— Сие с воли только возможно. А к коему замку?

— Да ни к какому. Проверял тебя, парень, маленько. Не ты первый из воров «Слово и дело» орешь, да только корысть с того невелика: меняют ребятки шило на швайку. Тебе, вижу я, здесь припарку сделали, а там настоящую баню устроят. В «конторе» заседает грозный боярин граф Семен Андреевич Салтыков. Он родня самой государыни императрицы, никого на Москве не боится, а дошлый, сказывают, и придирчивый, что твой немец.

Любопытная и весьма важная для Ваньки беседа была прервана двумя рейтарами, кои на повозке отвезли наконец его на Лубянку. Там кинули его в одиночку и велели дожидаться темноты, потому что, как сказал солдат, запирая Ваньку в каменном мешке, в Тайной канцелярии все дела вершатся ночью. «Чтоб еще страшнее было», — сообразил Ванька. Страшно ему было в меру, можно и вытерпеть, а вот от голода уже мутило.

Наконец поставили его перед Тайной канцелярии секретарем, увидев которого, Ванька приуныл. Секретарь записал, как положено, имя заявителя и кто таков, потом спросил:

— Говори, Ванька Осипов, по которому пункту подтвердишь ты свое «Слово и дело»?

— Я никакого ни пункту, ни фунту не знаю, а о деле моем скажу чиновнику вас поважнее.

Озлившись, секретарь принялся лупить Ваньку линейкой, однако, когда в контору приехал сам граф Салтыков, вынужден был доложить ему, а граф приказал привести строптивца прямо в застенок, где он и предстал пред грозные очи Салтыкова. Граф осведомился:

— Для чего ты в допрос к секретарю не пошел и что ты секретное открыть можешь?

Ванька пал на колени и, руками ухватясь за ноги графа, принялся изъявлять, что господин его убил и закопал солдата. А сказать того секретарю не мог, потому что секретарь тот в гостях у господина его часто бывал и с господином его бражничал. Вот почему, секретаря увидев в Тайной канцелярии конторе, он испугался и просил отвести его к самому высокому начальнику.

— Самый высокий начальник, — поднял перст граф Семен Андреевич Салтыков, — это Господь Бог на небесах. А ты, Ванька, сумеешь ли доказать, что твой хозяин, любострастный купчик Филатьев, российского солдата посмел умертвить и тем нанес ущерб и оскорбление Российской империи?

Ванька ответил, что покажет место на берегу Яузы, где господин его закопал труп. Граф кивнул, дернул правой ногой. Ванька тут же отпустил графские ботфорты. Под молящим и честным Ванькиным взглядом его сиятельство прошелся по застенку, от дыбы до очага, где стараниями палача, приземистого мужика в красной рубахе и переднике, уже разгорелся огонь и грелись клещи различных размеров.

— Что ж, Ванька Осипов, преданный ее величеству государыне императрице русский мужичок, вот как я поступлю. Даю тебе сержанта и пятерых солдат, и веди их во двор своего преступного господина. Если откопаете тело солдатское, приказываю тебе господина своего и причастных к делу тому злому его людей арестовать и, связав, предо мною поставить.

И пятью ружейными штыками ощетинившись, протопал Ванькин конвой ночными московскими улицами, рогатки, как детские игрушки, разметывая. Ванька размечтался: вот так бы и на воровское дело ходить! Мечталось ему легко: голова была воздушно пуста с голоду, и ноги ватно подгибались.

У ворот темного филатьевского двора попросил солдата-усача посветить фонарем на ворота, с удовлетворением увидел, что его надпись опять проступила на некрашеных досках, взял ружье и изо всех остатних сил грохнул прикладом но слову «свинья»:

— Эй, хозяин, открывай: Стукалов монастырь в ворота стучит!