— Ладно, Юрий Иванович, ему посчастливилось иметь хороших друзей в Военном министерстве.
— Я хотел поговорить о другом. Давайте пройдемся по свежему воздуху.
— Я не против.
На дебаркадере вокзала закурили. Кирпичников видел, что эстонский коллега чем-то обеспокоен, но не имеет смелости начать разговор. Начальник уголовного розыска не торопил, всегда считая: всему — свое время.
— Доволен ли ваш руководитель проведенным дознанием?
— Вы же слышали его слова…
— Это фасад, а что за ним — знаете только вы.
— Нет, Аркадий Аркадьевич, в данном случае мнение фасада и черного выхода совпадают. Я вас позвал по иной причине….
— Давно вижу ваше беспокойство, Юрий Иванович. Что все-таки стряслось?
Вместо ответа эстонец протянул конверт.
Кирпичников с интересом вытащил из него сложенный вчетверо лист плотной бумаги. Посмотрел на название и удивленно взглянул на Кеёрну.
— Да, это так.
— Не ожидал от генерала Игнатьева такой прыти, — скривил губы в горькой улыбке Аркадий Аркадьевич и глазами пробежал текст:
«Декрет от 4 апреля 1922 года о передаче Верховной власти.
Я, Верховный Правитель Российской Республики Александр Федорович Керенский, пять лет стоял у кормила власти и твердой рукой направлял корабль государства по бурному морю. Теперь же здоровье не позволяет мне не только принимать, но управлять страной. Мое тело приковано к постели, у меня нет возможности посещать дальние уголки страны для того, чтобы знать ваши нужды.
Я принял добровольное решение оставить пост Верховного Правителя и передать бразды правления генералу от инфантерии Игнатьеву Николаю Константиновичу, проявившему свою непоколебимую стойкость, приверженность нашим революционным завоеваниям. Именно он подготовит выборы в Учредительное собрание, которое выберет нового правителя.
Благодарю всех жителей России за оказанную честь быть Верховным Правителем.
С опубликованием сего декрета я слагаю высокие полномочия.
— И как вам? — Юрий Иванович кивнул на бумагу.
— Игнатьев добровольно из своих рук власть не выпустит, — Аркадий Аркадьевич поиграл желваками. — Мы о Керенском говорили, как о новом Наполеоне, но он против Игнатьева — ребенок.
ТРЕТЬЯ ВОДА
— Все, дальше проехать не могу, извините, — сказал таксист, пожилой, грузный мужчина с зарождающейся проплешиной на макушке. — Дороги нет совсем. А пешком тут недалеко, километра два, может, три. Это если по тропинке идти. Вот через этот лес, если напрямки, то и того короче будет. Я-то знаю, уже возил людей сюда.
— Да? — Дмитрий удивленно вскинул брови.
— Да. Вы ведь к деду Петру? — спросил таксист и тут же сам ответил: — А к кому же еще? Тут больше не к кому. Он последний из знатков. Их раньше немало было в наших краях. Нынче поумирали все. Нет больше, только дед Петро остался, последний.
— Как вы говорите? Знатки?
— Знающие люди, значит. Так их называют. Знатки…
Рассчитавшись с таксистом, Дмитрий выбрался из салона старенького, скрипевшего всеми своими стальными ребрами седана. Дороги и впрямь не было, ямы да колдобины, да еще и заполненные грязной водой — видимо, ночью здесь прошел дождь.
С самого начала затея со знахарем казалась Дмитрию бредовой. Глядя на разворачивающееся такси, он испытал искушение плюнуть на все и уехать обратно, пока есть возможность, но сдержался, потому что Люся искренне, с отчаяньем верила, что это шанс для их сына. Он обещал ей, что съездит к этому знахарю, или экстрасенсу, или как его там. Проводив взглядом уезжающую машину, Дмитрий развернулся и пошел по разбитой дороге в направлении, указанном водителем.
«Да тут и пешком-то пройти непросто», — подумал Дмитрий. Закинув сумку с вещами на плечо, он посмотрел на часы — девять утра.