Искатель, 2019 №5

Сегодня я видел скитальцев. Сначала — мужчину и женщину, которые шли мне навстречу. Они двигались медленно, шаркая ногами по асфальту, и то и дело хватались друг за друга. Усталые, изможденные, равнодушные. Чахоточники, что с них взять. Им недолго уже осталось. Мы кивнули друг другу, но слабо и неуверенно — раньше я так здоровался, когда видел на улице знакомого, но не мог вспомнить, откуда я его знаю.

Через несколько часов мне повстречался еще один — какой-то смурной парень. Он шел медленно, накинув капюшон на голову и глядя себе под ноги, и даже не обернулся, когда я оказался рядом. Какое-то время мы шли в одном и том же темпе, но он так и не Обратил на меня внимания. Я подумал, что мог бы напасть на него сзади, повалить и отобрать еду (или что там у него было) — вряд ли он стал бы сопротивляться. Но так и не сделал этого. Ясно же, что ничего ценного у него с собой нет. Я пошел вперед, потому что мог идти быстрее, чем он, и вскоре парень остался далеко позади.

Теперь я немного жалею, что ничего не сделал: все-таки на нем была вполне приличная толстовка с капюшоном.

От сырой картошки и морковки уже воротит. В животе все время урчит, мечтаю о горячей пище, о мясе. Иногда вспоминается еда из прошлой жизни: бабушкины голубцы со сметаной, торт «Прага», огромный сочный стейк, яичница-глазунья с колбасой и помидорами, мамины куриные котлетки и картофельная запеканка, селедка под шубой и оливье по праздникам, макароны с тушенкой, бараний шашлык, гороховый суп с копченостями, спагетти, домашние пельмени и манты, мясные тефтели с подливкой, жирная наваристая солянка, любимое фисташковое мороженое и пломбир, как в детстве, макароны с сыром, жаренный на углях окунь, пирожки с яйцом и капустой, картофельное пюре с котлетами, биг-мак и картошка фри, бутерброд с сырокопченой колбасой и, наконец, — знаменитый отцовский плов, который он готовил по настоящему узбекскому рецепту. Я знаю, что думать о таких вещах нельзя, но иногда так приятно помечтать о нормальной еде, что я ничего не могу с собой поделать.

Стало холоднее. Недавно пошел мелкий снег, который тут же растаял. Потом снег начался снова. Утром он уже тонким слоем лежал на земле. Я думаю, вышла какая-то ошибка, и я двигаюсь на север — только этим и можно объяснить, почему здесь холоднее, чем там, откуда я пришел. Но я все равно иду дальше. Поворачивать и менять направление сил больше нет.

Никуда не сворачивая, я шагаю все по той же трассе, на которую выбрался после того, как покинул деревню. На дороге я снова один. Ни людей, ни признаков их существования, ни-че-го.

У меня есть вода, которую я накачал из колодца в той деревне. У меня есть немного картошки, моркови и яблок. Не густо, но лучше, чем ничего. Иногда перед глазами мелькают темные точки и мерещится кусок мяса. Когда в последний раз я держал во рту мясо? Наверное, давно, потому что успел забыть его вкус. Вынужденное вегетарианство.

Я никогда не стал бы вегетарианцем в прежней жизни. Просто не мог понять, зачем люди сознательно и добровольно отказываются от мяса? Говорят, будто вегетарианцы добрее и энергичнее, чем мясоеды, и их жизнь лучше во всех смыслах. Стал ли я добрее за все это время? Изменилась ли к лучшему моя жизнь? Ха-ха.

До сих пор смеюсь. Смешно так, что ручка еле держится в руках, дрожат пальцы. О какой такой доброте мы говорим? Разве?

Заброшенная церковь посреди поля. Сначала был коровник— то есть я думаю, что он. Как хорошо, что у меня есть эти ботинки, теперь я могу спокойно идти там, где раньше не мог.

Поэтому-то я и здесь, в этой церкви. Точно ли это церковь? Больше похоже на какую-то колокольню. Но это неважно, главное — здесь можно переночевать. После того как я шел так долго, после всего того, что пережил, я заслужил немного отдыха и покоя.

Здесь ничего нет, одни только голые стены. Нет, не голые — странно так говорить, ведь на них еще сохранились изображения. Старые потрескавшиеся фрески — прекрасные до боли картины прошлой жизни.

Я уже долго сижу в углу, прямо на земле, подстелив под себя картонку, и смотрю перед собой. Спать не хочется, но и идти куда-то тоже нет сил. Это место напоминает мне о том, что мир когда-то существовал, был настоящим. Мне вспоминаются — правда, смутно — школьные экскурсии во все эти странные старые церкви, которые тогда казались мне одинаковыми. А теперь — все, что встречаю я на пути, все, чему удалось уцелеть и сохраниться, кажется мне особенным. Эта церковь, эти фрески. Мне хочется запомнить все детали так, чтобы они отпечатались на сетчатке глаза и никогда уже оттуда не стерлись. Я знаю: такого больше не будет, ведь нет больше старых мастеров, которые могли бы это повторить, нет никого, кто смог бы вновь создать всю эту красоту.

И тут я вспомнил того парня, который фотографировал дорожные указатели. Кажется, теперь я начал понимать, почему… Он знал, что, может быть, никто и никогда их не увидит, но это было единственное, что он мог сделать с той безысходностью, которая поселилась у него в душе.