– Я все равно приду. Доделать. – Дергает подбородком на бюро.
– Не, – произносит Кел. – Ничего личного. Ты рукастая, и с тобой вместе нормально, но я сюда приехал, чтоб ни с кем вместе не быть.
Малявка не сводит с него взгляда, потрясенная, лицо не выражает ничего. Горюя глубоко и изнурительно, Кел осознаёт, что хочет упасть на колени и зарыться лбом в прохладную траву – понятно же, как сильно Трей хочет сюда приходить.
Он уже знает из собственного опыта, что происходит, если попытаться заставить Трей Редди отказаться от чего-то желанного ее сердцу. Выход у Кела один: сделать так, чтобы она сама пожелала никогда сюда не возвращаться.
Если она сама не осознаёт, что люди скажут, заставить себя объяснить ей он не в силах. Говорит так:
– Ты хотела, чтоб я выяснил, что случилось с твоим братом. Я выяснил. Чего тебе еще от меня надо?
Трей продолжает на него смотреть. Кажется, будто что-то сейчас скажет, но слов не возникает.
Кел подпускает ехидную ухмылку.
– А, – говорит он, – меня предупреждали насчет Редди и денег. Тебе этого надо? Плату за работу? Птушта я б мог выдать дубов пятьдесят-шестьдесят, но если подумываешь, не взять ли то, что тебе полагается, когда я не смотрю…
На миг он допускает, что она вновь накинется на бюро – или на него самого. Готов и к тому и к другому. Пусть разнесет бюро в щепки, если нужно. Он даже отступает, чтоб она могла прицелиться. Но Трей сплевывает, стремительно и злобно, как нападающая гремучая змея, ему под ноги. Плевок шлепается ему на ботинок. На этом она разворачивается и шагает прочь к дороге, быстро и одеревенело.
Кел выжидает минуту, после чего идет к калитке. Трей уже далеко, движется между кляксами света и тени, пятнающими дорогу, пригибает голову, руки глубоко в карманах. Кел наблюдает за ней, пока она не достигает подъема, где оказывается в яркой ряби солнца и ветвей изгороди, а потом еще долго после. Тишь да гладь.
Он заносит в дом инструменты, стол и, наконец, бюро. Ставит его в свободную комнату, где оно не будет мозолить ему глаза. Хотелось бы ему доделать эту работу с Трей и лишь потом выгонять ее.
Может, стоит приготовить остаток вчерашних окуней на ужин, но Кел берет пиво и выходит с ним на заднее крыльцо. На востоке небо делается все глубже, становится лавандовым; под ним замер красный трактор, брошенный посреди борозды. Вспашка добавляет запахам в воздухе еще один слой – насыщеннее, темнее, он полнится чем-то сокрытым.
“Видишь? – мысленно говорит он Донне. – Я способен забросить дело, если так правильнее”. Донна, отказываясь смилостивиться даже в воображении, возводит очи горе и люто фыркает в небо.
Кел сказал Трей правду, он действительно не знает, почему они с Донной расстались. Насколько сам он понимает, расклад таков: на Алиссу, когда та училась на первом курсе в колледже, напали и довольно сильно избили, а через два года Донна его бросила, и между этими событиями явно имелась какая-то связь, но Кел слишком бестолков, чтобы ее понять.
В свое время никаких признаков того, что первое приведет ко второму, не проявлялось. Они с Донной вылетели в Сиэтл так поспешно, что оказались там, не успела еще Алисса прийти в себя после операции на сломанной плечевой кости. Как только Кел удостоверился, что с Алиссой все в порядке, он оставил Донну сидеть с дочерью, а сам отправился к начальнику полиции. Он совершенно точно знал, каков приоритет у случайного нападения, но нападение на дочь легавого – совсем другое дело, а дочь легавого, заявившегося к начальнику полиции лично, – тем более. В последующие две недели Кел изводил того начальника вежливо, но неотступно, пока они не отсмотрели все снятое камерами наблюдения в радиусе квартала. Это дало им парочку зернистых снимков нападавшего, с которыми Кел и ребята начальника работали, – бывали дни, когда Кел выкладывался двадцать часов подряд, – пока не отыскали плюгавого рыжего наркушу по имени Лайл, у которого в кармане все еще болталась Алиссина кредитка.
Когда Кел уведомил об этом Алиссу, та все еще была слишком потрясена и потому никакого облегчения не выказала, просто глянула на отца и отвернулась. Кел все понимал: он надеялся ее порадовать, но повидал достаточно жертв преступлений, чтобы знать, что травма придает чувствам очертания, каких никак не ждешь.
Далее некоторое время они с Донной были в основном заняты тем, что волновались за Алиссу. После первых двух недель она не позволила им остаться с собой и домой возвращаться не захотела, а потому беспокоиться им пришлось издали. Из-за нападения зеркало ее ума пошло трещинами, и пусть осколки все на своих местах, оно уже не цело. Кел так и не понял, от физических увечий это случилось или от того, что́ Лайл грозился сделать с Алиссой, – она пыталась его уговорить, наладить с ним связь как человек с человеком, а Лайлу это пришлось не по душе. Так или иначе, она едва выбиралась из постели – какое там учиться, или тусоваться с друзьями, или заниматься любыми другими своими делами.