– Перестань, Кир. Если бы ты захотел, тебя бы никто тут не удержал, да и Георг бы подсобил. Давай уж начистоту.
– Начистоту, – Кирилл криво усмехнулся. – Ну давай начистоту. Что ты хочешь от меня услышать? Почему я не лечу на Землю, не спешу в родные пенаты, дабы припасть головой к материнской груди? А зачем?
Он вопросительно посмотрел на хмурившегося Малышева.
– Зачем мне это, Андрей? Понимаешь, все эти годы я только и делал, что искал возможность вернуться, а вернувшись, постоянно задаю себе один и тот же вопрос: «А стоило ли?» Кто сейчас перед тобой, Андрюша? Землянин, торкленец, энгмарец, а может, торгунец? Три десятка лет я жил там, – он кивнул головой вверх, – а не здесь. Да, шардзым уран кур, я спал с женщиной, у которой вместо ног птичьи лапы, а свои эмоции она выражала путем смены цвета своих рогов. Рогов, понимаешь, Андрей, рогов! И самое главное, что я ее прекрасно понимал и любил… наверное, любил. Не знаю, уже не знаю! Черт, все так запутанно. – Последние слова он произнес почти шепотом, обхватив голову руками.
– Кирилл, но тетя Ира ждет, да и Лайм… не будь эгоистом.
– Эгоистом?! – Кирилл коротко хохотнул. – Тебе ли говорить об эгоизме. Примчался сюда, к черту на кулички, наверняка оставив свою жену, работу и прочие личные дела.
– Причем тут это? – Удивился Малышев.
– Да притом. Что вот тебя сюда привело? Желание увидеть старого друга – возможно, но признайся, больше тебя интересовало то, где я был, что видел. Ты хотел это услышать сам из первых уст и раньше, чем все остальные. Ты ученый, Андрей, и этот интерес понятен, но, с другой стороны, что это, если не эгоизм? – Он вопросительно исподлобья посмотрел на своего собеседника, но не стал дожидаться ответа, продолжив: – А самое главное знаешь что? Мы все эгоисты: я, ты, большинство из обитателей этой базы, вообще все те, кто живет своими мечтами, своими надеждами, все, кто стремится вперед, за грань познанного, за пределы допустимого, – все они эгоисты, ибо идут к своей цели, наплевав на окружающих, забыв о ближних, не думая о последствиях. Андрюша, весь этот мир создан эгоистами, все научные открытия сделаны эгоистами, мы движемся вперед благодаря эгоистам…
– Ты утрируешь.
– Возможно, в чем-то. Но так ли я не прав?
– Кирилл, я о другом…
– Все, хватит, – Кир быстрым движением руки остановил Малышева и посмотрел на него исподлобья твердым взглядом. – Давай больше не будем об этом, – его голос сквозил холодом. – Сначала мне нужно разобраться с самим собой, решить еще кое-какие вопросы, а все остальное потом. Просто прими, что пока я еще не готов вернуться домой, и все.
– Хорошо, – не стал спорить Малышев, внутренне поежившись и неожиданно почувствовав себя несколько не в своей тарелке, ибо сидевший перед ним мужчина был не тем Кириллом, каким он его помнил. В памяти отпечатался образ романтичного, влюбленного в звезды юноши, который в минуты опасности никогда не трусил, не терял голову и мог проявить неожиданную твердость характера, однако тот, кого он видел сейчас, был другим: уставший, обожженный звездами человек, прошедший сквозь огонь, воды и десятки сражений, многое потерявший, но и немало обретший.
«Надеялся встретить повзрослевшего котенка, а наткнулся на матерого тигра», – подумал Андрей, после чего примирительным голосом предложил:
– Может, тогда просто расскажешь о том, что с тобой произошло за эти годы, хотя бы вкратце.
– А вот это можно, – кивнул Градов.
Они проговорили несколько часов. Кир рассказывал, а Андрей в основном завороженно слушал, лишь изредка прерывая и задавая вопросы в некоторых особо заинтересовавших его местах, одновременно чувствуя, как для него медленно, словно нехотя приоткрывается окно в другой, еще неизведанный, мир. Рассказ Кирилла был для него как сказка: порой веселая, порой грустная, полная опасных приключений, неожиданных встреч и неразрешимых загадок, наполненная грустью расставаний и горечью безвозвратных потерь, – жестокая, бескомпромиссная сказка жизни.
Прощаясь, Кирилл опять обнял его, а позднее, сидя в местной столовой за чашкой кофе и размышляя обо всем услышанном, Малышев, к своему удивлению, обнаружил в кармане рубашки пластинку информ-кристалла.
– Перекидываем провод подачи на левый контур, эту трубку охлаждения блокируем, и все, пробуй! – Склонившийся над откинутой крышкой двигательного отсека старенького глайдера Рен Айко с кряхтением распрямился и, вытерев руки потемневшей от грязи тряпкой, выжидающе посмотрел на сидевшего в кабине загорелого пацана лет девяти-десяти. Тот кивнул в ответ и послушно щелкнул тумблером. Внутри машины что-то громко хрустнуло, затем загудело, а из моторного отсека брызнул целый сноп искр, заставивший Айко закрыться рукой и негромко выругаться.
– Кимка, глуши! – крикнул он и, дождавшись, когда его юный помощник отключит двигатель, сунул руку в двигательный отсек по самое плечо. Пошарив там и нащупав нужный узел, он одними пальцами отщелкнул клеммы соединения, вытащив наружу небольшой шар, сделанный из какого-то прозрачного материала, поверхность которого была густо покрыта налетом гари.