Искатель приключений. Книга 2

— Полноте!.. разве вы принимаете меня за палача?.. Верно, душа моя, после нашей разлуки вы жили в очень дурном обществе, если набрались подобных идей!.. Мучить вас?.. Фи!.. Я предоставлю вам самим страдать, вот и все… а это совсем другое дело!.. Что же прикажете? у меня нет, как у вас или как у регента, Бастилии к моим услугам, но я заменю ее как могу… впрочем, вы это увидите… Не все могут делать вещи в широком размере… надо сообразовываться со своими силами… Притом ведь вы знаете эту старую пословицу: кто делает то, что может, тот исполняет свой долг!..

Рауль замолчал. Антония усиливалась преодолеть безграничный ужас, внушаемый ей холодными насмешками Рауля, под которыми так мало скрывались планы неумолимого мщения. Она не лгала, когда говорила, что хотела бы умереть сейчас же: она хорошо понимала, что ничем в мире не обезоружит Рауля и что он приготовлял ей будущность хуже самой смерти. Наступило продолжительное молчание. Потом кавалер де ла Транблэ заговорил, но тоном совсем не похожим на тот, которым говорил до сих пор, а тоном суровым, печальным, почти торжественным:

— Вы считали себя слишком могущественной, и, как это часто случается с людьми, которые считают себя сильными, а между тем вовсе не сильны, вы поступили очень неблагоразумно!.. Разве я искал вас?.. Разве я помнил о вашем существовании?.. Разве я не забыл мою любовь, которую вы затоптали ногами, мое счастие, которое вы отравили, мою будущность, которую вы постарались погубить?.. У меня была в сердце другая любовь… Я приобрел другое счастие… Я составил себе другую будущность… Я наслаждался всем этим, не думая — о вас, преступной и убежавшей супруге… бесстыдной искательнице приключений!.. Повторяю вам, вы так мало занимали места в моей жизни, что я не сохранял даже к вам ни ненависти, ни презрения, и если бы мне пришлось нечаянно встретиться с вами, я постарался бы не узнать вас. Как вдруг вы бросились на мою дорогу… вы захотели мне препятствовать, сделались моей соперницей, моим врагом… вы напали на меня!.. Этого было уже слишком много, не правда ли?.. и вы бы должны были это понять… Однако ж вы нашли, что этого мало! Не довольствуясь тем, что вы напали на меня, вы вздумали еще преследовать ангела непорочности и любви… самое восхитительное воплощение целомудрия, доброты, преданности, всех благородных женских добродетелей!.. Вы отправляетесь к этому ангелу, гнусная и вероломная женщина! вы открываете ей, что человек, которого она любит со всей горячностью первой и единственной любви, лжец и злодей, что он низко обманул ее, что она не имеет права носить имя, которое принадлежало уже другой! Вы это сделали!.. Через вас этот ангел плакал!.. через вас этот ангел страдал!.. через вас этот ангел желал умереть!.. Вы должны заплатить мне за эти слезы!.. вы должны заплатить мне за эти горести!.. вы должны заплатить мне за эту медленную агонию, прерванную при последнем часе только одним чудом! Я клянусь вам, я не знаю, как вы расплатитесь по этому страшному счету, потому что вся кровь из ваших жил, проливаемая капля по капле, не будет стоить для меня одной слезы Жанны де Шанбар!.. Вы видите, что я был прав, говоря вам сейчас: вы поступали очень неблагоразумно! Но теперь, поверьте мне, если негодование и душит меня, то гнев не ослепляет. Если вы можете сказать что-нибудь в свое оправдание, чего я не знаю и что могло бы уменьшить ваши преступления, говорите — я слушаю вас…

Антония не отвечала. Рауль, удивленный этим молчанием, удивленный в особенности тем, что не слышит ни жалоб, ни стонов, отыскивал в потемках руку своей пленницы. Рука эта была холодна как лсд.

«Если она умерла, — подумал Рауль, — тем лучше… стало быть, правосудие Божие было снисходительнее моего!..»

Но Антония Верди не умерла; она была только без чувств. С этой минуты совершенное безмолвие царствовало в карете до тех пор, пока кучер не остановил лошадей у замка Ла-Бом. Была еще ночь. Обморок пленницы не прекращался. Два мнимых солдата сошли с запяток, вынули из кареты бесчувственное тело Антонии Верди, сделали из своих ружей род носилок, на которые положили молодую женщину, и пошли, в сопровождении Рауля, к разрушенному замку. Движение, а также холодный ночной воздух привели Антонию в чувство. Она начала испускать крики и невнятные жалобы.

— Зачем так плакать? — иронически сказал ей Рауль. — Зачем отчаиваться в ту минуту, когда я принимал вас в жилище, достойном вас? Разве таким образом владелица замка вступает в свои владения? Что же это были за люди — и д'Авизак, и д'Обиньи, и все те, которых я не знаю, если до такой степени отняли у вас ту очаровательную скромность и тс благородство, которыми вы некогда обладали в такой высокой степени…

Между тем как кавалер оканчивал эту фразу, носильщики входили в развалины. Филин, сидевший на обломке обрушившейся стены, улетел с зловещим криком.

— Счастливое предзнаменование! — вскричал Рауль. — Вы, конечно, согласитесь с этим!.. Приятный предвестник поздравляет вас с счастливым приездом!..

Носильщики дошли до середины парадного двора.