Искатели

Явились сотрудники станции с поздравлениями. Принимали поздравления главным образом Саша и Нина, потому что Рейнгольд и Борисов были чем-то недовольны, шептались, заставляли Нину напаивать добавочные сопротивления, регулировать пружины…

Комиссию, приехавшую принимать автомат, возглавлял Потапенко. Заметив Нину, он издали приветливо помахал рукой:

— Ого, комбинезон, платочек… вас не узнаешь.

И все?.. Подойти постеснялся! А когда она работала секретаршей, явно ухаживал — на машине катал, духи дарил. Да… деловитый товарищ. Ну и плевать. Все мужчины обманщики… А все-таки Лобанов не такой. И, подумав о Лобанове, она почему-то опять пришла в хорошее настроение. Впрочем, Лобанов тут, разумеется, ни при чем, просто день был прекрасный. Теперь Рейнгольда поздравляли официально. Потапенко красиво говорил о содружестве науки и техники. Потом директор станции прочитал приказ с благодарностями всей бригаде. Нина услыхала свою фамилию. К ней оборачивались, смотрели; чтобы не покраснеть, она наклонилась к Саше и сердито попросила перестать жать ей локоть.

Продолговатый лакированный ящик автомата висел, надежно приболченный, на боковой панели.

Завтра они уедут, думала Нина, а автомат останется здесь работать. И когда бы ей ни пришлось попасть сюда, она всегда сможет с гордостью спросить у дежурного: «Ну, как поживает наш автомат? Довольны им?» — «Спасибо вам, — скажут ей. — Теперь красота: нажал кнопку, и никаких забот…» Жаль только, что Лобанов не приехал. Он услыхал бы приказ и тоже оглянулся бы на нее.

Ее отвлек Рейнгольд. Он сидел рядом с ней и весь подергивался. «Я не могу, — говорил он Борисову, — что ж это происходит, товарищи…»

Из их разговора Нина поняла, что работу над автоматом необходимо продолжать, а станция и комиссия постановили включить этот единственный образец в эксплуатацию.

— Я выступлю, — сказал Борисов.

Рейнгольд схватил его руку.

— Тогда выступайте сами, — рассердился Борисов.

Нина улыбнулась, — чтобы Рейнгольд да выступил! «Гиблое дело», — подумала она. Но в это время Рейнгольд с отчаянием махнул рукой, встал и заговорил. Он чем-то сейчас напоминал горящую головешку, которую хотят сунуть в воду, а она, отфыркиваясь, трещит и стреляет колючими, обжигающими искрами.

Жора Галстян, дежурный техник, сверкая глазами, прошипел Саше Заславскому:

— О себе заботитесь. Стыдно. Это вы его настроили.

— Автомат не вам одним нужен, — так же яростно отвечал Саша. — Его отработать надо, чтобы на всех станциях можно было установить…

— Ну и отрабатывайте. Нам и этот хорош.

Они уже ругались вслух, Рейнгольда было плохо слышно, он говорил, обращаясь только к Потапенко, подступал к нему вплотную и тыкал, тыкал маленьким костистым кулачком.

Саша призывал Нину в свидетели, она отмалчивалась. В душе она была на стороне Жоры Галстяна, ей было жаль прекрасного чувства удовлетворения завершенностью работы. Зачем Рейнгольд испортил такой чудесный день?

Потапенко поднялся, прерывая Рейнгольда, и, вкладывая жесткую силу власти в свои слова, подтвердил, что прибор пока остается на станции, вопрос о дальнейших работах решится особо.

— Найдем возможности, — сказал он, но все понимали, что это просто формула прекращения скандала.

Жора Галстян ликовал.

— Слыхал? — допытывался он у Саши. — Учись, как государственно решать вопросы.

Борисов отозвал Нину в сторону и приказал немедленно ехать в город разыскать Лобанова, пусть он телеграфирует, как быть. К ним подошел Рейнгольд, он вовсе не походил на побежденного. Нину поразила перемена, которая произошла с этим человеком. Движения его стали размашистыми, голос громким, кепка сдвинулась набок, глаза злющие и веселые, как будто он радовался чему-то. Начал он возбужденно, с половины фразы, словно продолжал разговор:

— …неужто я люблю станцию меньше их!

Один из станционных инженеров тронул его за плечо и встревоженно сказал:

— А знаете, Рейнгольд, Виктор-то Григорьевич остался недоволен вашим выступлением.

Рейнгольд передернул плечами.

— Да? Ну и пусть. — Он повернулся к Борисову. — А с благодарностями их — вот… — Он помахал перед носом Борисова выпиской из приказа и с мрачным наслаждением скомкал ее.

Борисов слабо поморщился:

— Зачем горшки бить!..

К городу Нина подъезжала воскресным утром. Перроны были запружены народом. Поминутно, с короткими гудками, отходили электропоезда. Мимо Нины спешили веселые компании с чемоданчиками, волейбольными мячами; светлые краски костюмов, крики мороженщиц — все это оглушило и ослепило Нину после лесной тишины.

— А ведь это Нинок! — услыхала она вдруг. Чья-то рука опустилась на ее плечо. То был Ленька Морозов и вся ее старая компания. Они стали уговаривать ее поехать на взморье, милостиво прощая ей непраздничный костюм. Какая может быть работа в воскресенье! Работай, но помни, что ты не лошадь! Она не сразу отказалась, успев оценить свою самоотверженность. Пробиваясь сквозь толпу, на всякий случай внимательно смотрела по сторонам. Высокий широкоплечий мужчина в белой безрукавке, под руку с женщиной, читал расписание поездов.