Искатели

На станцию откомандировали Кривицкого с лаборантами. Он вернулся оттуда через два дня и мрачно выложил перед Андреем пачку заснятых кривых. Выводы делать он категорически отказывался. Замеры он произвел, а выводов у него никаких нет. Делайте их сами.

Андрей с интересом рассматривал странные пики и впадины на кривых.

— Хотел бы я знать, при чем тут обмотки… — задумчиво сказал он.

Кривицкий насмешливо фыркнул и снова увильнул от прямого ответа.

Техническому отделу виднее. Коли они утверждают, что повреждены обмотки, не станем же мы с ними ссориться!

— Меня двенадцать лет назад один профессор приговорил к смерти от язвы желудка. Смешно было бы мне спорить с ним. Он ведь больше меня понимает.

Андрей пристально посмотрел на Кривицкого:

— Есть у вас какие-нибудь соображения — выкладывайте. Нет — так не напускайте туману. Скажите честно — сдаюсь, не понимаю. Тогда будем вместе разбираться.

Кривицкий свесил голову набок, прикрыл один глаз красным морщинистым веком и стал похож на петуха, прикидывающего, стоит ли ему бросаться в драку.

— Позвольте прежде узнать, правду ли говорят, что вы друзья с Потапенко?

— Правду, — нахмурился Андрей. — Старые друзья. Ну и что же? Наша дружба в делах не помеха.

— Тогда получайте: Долгин — халтурщик, — со вкусом сказал Кривицкий.

— Мастер спихотехники, вот кто такой ваш Долгин: Он не потрудился изучить данные. Обмотки тут, конечно, ни при чем — я ручаюсь. Вы и сами видите. А в чем тут суть, я так и не постиг. Техотдел мы посадить на мель можем. Вполне.

Зато и самим нам не выкарабкаться. — Он задумался. — Единственная моя надежда — на станционников. Я оставил копии всех замеров Борису Зиновьичу.

Дежурный техник — не знаете его? — старый, опытный зубр.

— Еще чего недоставало, — возмутился Андрей, — у нас просят заключение, мы же поднимаем руки кверху, и нас должны выручать. Кто?

Станционники! Что станут говорить — в лаборатории сидят дармоеды, невежды.

Другое дело, когда обращаются за консультацией к профессору. А то дежурный техник! Инженер, вооруженный приборами, спасовал и обратился к технику.

Великолепно!

Кривицкий воинственно выставил острый подбородок.

— Я заботился о деле, Андрей Николаевич. Дай бог мне знать эти генераторы, как знает Борис Зиновьич. Вас беспокоит честь мундира? — Он язвительно изогнул губы. — Стыдно за меня? Пожалуйста. Будьте добры, возьмите материалы и найдите сами причину.

— И найду. За вас, учтите.

— И очень хорошо. Разрешите идти?

— Идите.

Андрей сидел над материалами всю ночь. Сидел из упрямства, сознавая, что разгадку ему не найти, причина таилась где-то вне генератора и черт ее знает, где именно.

Наутро он сказал Кривицкому:

— Поедемте на станцию к вашему Борису Зиновьичу.

Он так и не понял, почему Кривицкий упустил возможность злорадно съязвить и лишь пробурчал:

— Давно пора поездить по станциям. А то, как пришли, не вылезаете из лаборатории.

На Комсомольской Андрей был однажды еще студентом, во время практики. В памяти остались горы угля, копоть, перемазанные как черти кочегары у гудящих пламенем топок.

Теперь станция была неузнаваема. Ветер, когда-то гонявший тучи черной угольной пыли, пригибал тонкие молодые липки. Они выстроились шеренгами вдоль новых асфальтовых дорожек, отважно топорщась мерзлыми дрожащими ветками. Там, где высились хребты угольных гор, стояли длинные бетонные склады.

— А где дым? Кривицкий, где дым? Кривицкий ткнул пальцем куда-то в землю:

— Золоулавливатели поставили. Да… Я живу за два квартала отсюда — мы раньше никогда окон открыть не могли.

Встреча с Борисом Зиновьичем происходила в конторке дежурного техника.

Сколоченному из одних костей Борису Зиновьичу можно было дать и тридцать пять, и пятьдесят лет. С Кривицким у них существовали своеобразные отношения. Подобно многим сотрудникам Энергосистемы, они разговаривали чаще, чем виделись. Поэтому, встречаясь, они любили поболтать о таких вещах, о которых по телефону не скажешь. Оба они работали в системе давно, оба были остры на язык и понимали друг друга с полуслова. Несмотря на скверный характер, Кривицкий на каждой станции имел таких друзей.

Борис Зиновьич подал Андрею твердую, как щепа, руку:

— Слыхали, слыхали. Давно пора нам своих ученых заиметь.

— Какие там ученые! — отмахнулся Андрей не без досады. — Видите, пришел к вам с поклоном.

— Следовательно, считаете за унижение. Та-ак, — Борис Зиновьич поправил под спецовкой черный затрепанный галстук. — А вот академик Костиков Яков Сергеевич постоянно советуется с нами. Не стыдится. В книге своей так и написал: благодарю за помощь техников таких-то.

Он обиженно замолчал, а Андрей подумал: «И поделом, правильно меня раскусил. Ох и скотина же я!»

Плохо было, что не мог заставить себя сказать такие вещи вслух, и от этого злился и еще упрямей морщил переносицу и стучал пальцами по столу.

Кривицкий, как ни странно, накинулся на Бориса Зиновьича: нечего сказать, культурная станция — гостей встречают попреками.

Борис Зиновьич расстелил схему генератора. Отголоски обиды еще звучали в его витиеватом предисловии: мы люди неученые, провинция, рассуждаем без интегралов.