Искатели необычайных автографов или Странствия, приключения и беседы двух филоматиков

— Смотрите же, мессер Леонардо, — внушительно пробасил магистр Скотт, — экземпляр второго издания «Либер абачи» за вами.

— Считайте, что он уже у вас и с соответствующим посвящением, — дружелюбно ответил тот.

— Полагаю, мне не придется напоминать вам о пожелании его величества, — сказал магистр Иоанн, надменно вздернув свои бархатные брови. — Любой профессор Неаполитанского университета счел бы себя счастливым, удостоившись такой чести.

— Слышали? — шепнул Мате. — Значит, его все-таки пригласили в Неаполь!

Фибоначчи сдержанно поклонился.

— Его величество получит подробный ход моих решений с первой же оказией.

— Примите мое искреннее восхищение и благодарность за доставленное удовольствие, — проскрипел своим непоэтичным голосом поэтичный Теодор.

— Аминь! — шутливо закончил Доменик. — До свидания, дорогой мессер Леонардо. Я буду у вас завтра, если позволите.

Засим последовали церемонные поклоны, и все они — Иоанн, оба Микаэля и Доменик — пошли прочь, такие важные и торжественные в своих длинных ниспадающих мантиях, а Леонардо одиноко повернул в другую сторону.

Выждав немного, Фило и Мате бросились за ним.

АВТОГРАФ ФИБОНАЧЧИ

— Поздравляю, мессер Леонардо!

— Наконец-то справедливость восторжествовала!

Фибоначчи обернулся. А, это снова они! Но о какой, собственно, справедливости речь?

— Как, — растерялся Мате, — разве император не назначил вас профессором Неаполитанского университета?

Леонардо поднял на него удивленные глаза. Синьор изволит смеяться? Императору, наверное, такое и в голову не приходило!

— Но почему?

Фибоначчи уклончиво помедлил. Почему? Право, он об этом не думал. Возможно, Фридриха не устраивает его родословная. А может быть, всему виной традиция. В европейских университетах, знаете ли, точные науки не в почете…

— Предрассудок это, а не традиция! — с сердцем сказал Мате.

Вся его симпатия к Фридриху разом исчезла. Теперь он испытывал острую неприязнь к этому благожелательному замшевому Гогенштауфену, который сам лакомится свежими плодами науки, преспокойно оставляя на долю своих подданных изъеденные червями окаменелости.

Впрочем, если вдуматься хорошенько, другого от него ждать не приходится. Со всеми своими талантами и образованностью Фридрих — всего лишь сын своего времени и своего сословия. На что ему просвещенные подданные?

Кто-то из европейских правителей семнадцатого века (кто именно — этого Мате, к сожалению, так и не вспомнил) считал, что науки нельзя преподавать всем без различия, иначе государство будет похоже на безобразное тело, которое во всех своих частях имеет глаза. Фридриху это изречение, конечно, не известно, но можно не сомневаться, что лишние глаза на теле государства ему тоже ни к чему…

Фило вот называет его противоречивым, загадочным… Но так ли это? И верно ли, что император-безбожник сжигает еретиков только для того, чтобы заткнуть таким образом рты своим политическим противникам? Вряд ли. Скорей всего, по его понятиям, образованность и атеизм — роскошь, на которую имеют право немногие избранные. А обыкновенным смертным надлежит пребывать в страхе Божьем…

Нет, кто по-настоящему загадочен, так это Фибоначчи! Его, первого математика Европы, обошли, как какого-нибудь мальчишку, а он ведет себя так, словно это в порядке вещей. Хлопает себе своими пристально-рассеянными глазами и думает, думает… О чем? Может быть, решает очередное кубическое уравнение?

Смеясь и балагуря, мимо прошло несколько масок. Филоматики невольно втянули головы в плечи, опасаясь, что сейчас повторится утренняя история. Но на сей раз на них не обратили никакого внимания. Видимо, рядом оказался объект поинтереснее.

— Смотрите-ка, — сказал один ряженый, указывая на Леонардо, — да это никак Фибоначчи!

— Он, он! — радостно загоготали остальные. — И какой нарядный! С чего это он так расфуфырился? — И, тыча в сторону Леонардо указательными пальцами, принялись выкрикивать весело и пронзительно, как мальчишки дразнилку: — Фибоначчи — дурачок, Фибоначчи — дурачок!

— Будет вам! — остановил их первый. — Стоит ли тратить время на юродивого? Он поди так занят своими числами, что ничего и не замечает.

— И то правда, — согласились другие и двинулись дальше, кривляясь и пританцовывая.

Фило и Мате были так потрясены, что не сразу отважились взглянуть на Леонардо. А когда взглянули — поразились еще больше: лицо Фибоначчи было по-прежнему спокойным и отрешенным. Пальцы его сосредоточенно перебирали звенья нагрудной цепи. Слишком массивная даже для его плотной фигуры, она и в самом деле напоминала вериги юродивого. Мате только теперь обратил на это внимание и вдруг страшно возмутился. Спокойствие Фибоначчи показалось ему противоестественным. Человека оскорбляют, а тот и не думает защищаться!

— Вы что, ничего не слышали? — напустился он на Леонардо. — Неужели у вас нет желания как следует проучить этих нахалов?

— Но за что же? — возразил Фибоначчи. — По-своему они даже правы.

— Помилуйте, мессер Леонардо, — пролепетал Фило, — вы клевещете на себя…