Искатели приключений.

Родригес приподнялся с песка на локтях, поворачивая лицо на голос:

— Кое-какие наметки есть, но одному мне не справиться, — произнес он.

— А нас вы в расчет не берете? — спросил его Васильев. — Странно, однако, с вашей стороны.

— Понимаете, Володя, я человек военный, и то, что предстоит сделать, есть моя непосредственная работы. Вы гражданские лица, кроме того иностранцы, и я не имею морального права рисковать вашими жизнями.

Но тут пришел черед возмутиться профессору, которого не устраивала такая постановка вопроса:

— Ну, знаете ли!.. Ишь Аникавоин выискался!.. Выходит, вы сами по себе, а мы сами по себе?.. Нормально придумал, верно, ребята?.. Но вы забываете, что мы — одна команда, тем более в теперешнем незавидном положении. Сообща мы хоть как-то можем противостоять Крафту, а в одиночку он нас как щенят передавит. Если у вас есть задумка, говорите вслух. Знаете русскую поговорку: одна голова хорошо, а две лучше.

Родригес был до глубины души растроган и благодарен профессору за поддержку, ибо план его был слишком сложен, чтобы провернуть его самому, и в тоже самое время слишком опасен, чтобы подключать к нему гражданских.

— Ты помнишь камеру, в которой нас держали, — не верно расценив его молчание, подключился Васильев. — И я тогда говорил, что нас пятеро взрослых мужиков, и не дело нам сидеть сложа руки. Так вот, что бы ты не задумал, я верю в тебя, и я с тобой заодно!

— Спасибо, Володя, — вздохнул полковник, нашел в темноте его руку с пожал ее.

— Я, конечно, не так молод, как вы, — не оставаясь в стороне, заговорил Борисов, — но у меня к бандитам свои претензии. А это как карточный долг, надо вовремя платить со счетам. Санчес… прости… Родригес, — он быстро поправился, — можешь полностью располагать мною.

— Ладно, друзья, — поставил в сомнениях точку полковник. — Я не стану вас отговаривать, но знайте, и пусть из мужчин каждый сам за себя решит — будет очень жарко…

— Для нас это становится хобби! — рассмеялся Васильев. — Что же, хоть немного согреемся, а то у меня зуб на зуб не попадает.

— Женщин придется оставить здесь вместе с Виктором Санычем…

— Почему это?! — возмущению профессора не было предела.

— Не потому, что вы будете нам обузой, — поспешил полковник его успокоить. — Вовсе нет. Но кому еще мы доверим их охранять, как не вам…

— Не оправдывайтесь… Что я, ничего не понимаю, что ли? — ворчал недовольно Морозов. — Старый стал…

— С теми, кто пойдет со мной, мы сделаем вылазку на остров. Захватим пленного, вызнаем у него, где запасные выходы из пещеры, где проходит сигнализация, как лучше и без лишнего шума проникнуть в радиоблок.

— Как все у вас просто. Но вы не считаете, полковник, что глупо идти туда с пустыми руками? — спросил Глотов. — Нас перещелкают как курей, в два счета. Или вы надумали взять базу с одним ножом?

— Отнюдь. Возьмем пленного, обзаведемся оружием. А что касается ножа, то в опытных руках он может быть полезнее автомата.

— Хватит вам спорить, мальчики! — влезла Ира в начинающийся раздрай. — Все равно иного не придумаешь. Чему быть, того не миновать.

— Студент, а ты в армии служил? — съехидничал Борисов. — Или закосил, как нынче модно?

Максим насупился, но счел ниже себя достоинством ответить на подначку. Отвернувшись от всех, он лег грудью на песок и закрыл глаза, переносясь мыслями из этого проклятого острова в родную Москву, где жили его мать и отец, где был любимый университет и престижная, денежная подработка, где все было не так, как здесь. Как хотелось ему очутиться сейчас дома, открыть глаза, и увидеть белый, чисто выбеленный потолок, герань на окне, за которым шумит Арбат. Как проклинал он себя за сговорчивость, за то, что согласился на предложение Катунского, за то, что по собственной глупости попал в передрягу, и уже нет Мишки Колесникова, и еще неизвестно, что будет с ним самим. Ему сделалось до того жалко самого себя, что под ресницами пронзительно защипало, и на переносицу скатилась скупая слеза.

Беспроглядная темнота давила на беглецов, они чувствовали ее тяжелый гнет, каждый по своему.

«Как в гробу лежишь», — думал Борисов, которому зверски хотелось закурить. Уже несколько дней его изводила дурная привычка, он даже во сне видел себя с дымящейся трубкой в зубах, блаженно пускающего дымные кольца. Но трубку у него отобрали еще в первый день, табака в карманах ни крошки, да и зачем?

В кармане шорт что-то мешалось, кололось. Он сунул в него ладонь, наткнулся пальцами на плотный уголок полиэтилена.

«Вот это да!..» — поразился он находке, правда, теперь бесполезной, только теперь вспомнив и вытаскивая запрессованные для герметичности в полиэтилен охотничьи спички и так называемый чиркаш. От нечего заняться, он зубами надорвал обертку, достал толстую спичку с серной головкой, и чиркалку. Поджечь было нечего, но глаза жаждали света, и он не отказал себя в удовольствии, запалив ее.

На освещенном крохотным, мигающим пламенем песке завозились, поднимая головы и поворачиваясь к неверному свету, его товарищи, глядя на прогорающую спичку, как на кусочек солнца.