Искатели счастья

Я любил улыбки родителей и друзей, весенние ручьи и летние вечера, снег под солнцем и золотые листья осени, утреннее море и белые цветы акаций, пельмени и абрикосовое варенье, салат «Оливье» и ситро, кафе «Молочное» и официантку Валю, малину и персики, ванильное мороженое в вазочке на берегу моря у маяка, колесо обозрения в парке, зачитанные книги и исцарапанные диафильмы, швартовку корабля и шторм при солнце, раздольный вид с горы и полет птиц в синем небе, сказку на ночь и запах кофе по утрам, радугу после дождя и первый гром, щемящий в горле дым горящих осенних листьев и звон коньков на катке, бабушку Варю с орехами в кармане и ноги колесом дяди Гены из нашего подъезда и его маленького приемного сынишку, первые дни каникул и запах железной дороги.

Всё это проплывало передо мной, переплеталось лентой Мебиуса, восходило ввысь и падало вниз, снова появлялось и чего-то от меня ожидало, и куда-то звало.

Из череды дней блеснул один… Мы с моим другом Сашкой сидели после футбола на скамейке у нашего подъезда и лениво разговаривали, обсуждая впечатления уходящего дня. Еще мы планировали, как утром пойдем на рыбалку, и обсуждали, где бы накопать червей. Вдруг Саша встрепенулся, повернулся ко мне и спросил:

— Как ты думаешь, а счастье есть?

— А как же, — кивнул я, — обязательно.

— Думаешь, мы его найдем? — перешел он на шепот.

— Найдем, — тоже почему-то шепотом сказал я. — Иначе зачем тогда жить?

— Точно! — вскрикнул Саша, потом оглянулся вокруг и с улыбкой сказал: — Эх, здорово!

Настоящий читатель

Как-то раз Олег познакомил меня с замечательным человеком. Называли его по-разному. Наряду с обычными Роман Евгеньевич и гражданин Боленов случались так же «князь Оболенский», «мэтр» и «док». Сам он объяснил, что с бегством предков из Питера из фамилии исчезла начальная буква фамилии «О», а потом в тридцатые годы репрессий завершающее подозрительное «-ский» сменило окончательное «-ов». Так Оболенский превратился в Боленова. В том, что Роман Евгеньевич князь, никто не сомневался. Стоило взглянуть на его лицо и руки. Примерно отсюда же происходило «мэтр». Ну а «док» — совсем просто: он имел докторскую научную степень и служил профессором в университете.

В тот вечер мы прогуливались по скверу и обсуждали книгу Овчинникова «Корни дуба». Мужчина, сидевший на лавочке между портфелем и стопкой книг, когда мы проходили мимо, негромко проворчал:

— Насколько я понимаю, молодые люди столь многословно восхищаются заклятыми врагами России?

— Юра, познакомься, — сказал Олег, — этот господин — князь Оболенский Роман Евгеньевич, доктор наук, профессор и самый начитанный человек Поволжья.

После крепкого рукопожатия, по дороге в кафе «Театральное», князь изложил краткую историю военно-политического противостояния Великобритании и России. Слегка коснулся тайных причин Октябрьской революции, судеб Российских духовенства и аристократии… Потом, сидя в богемном кафе в ожидании фирменных пельменей в омлете, по просьбе Олега Роман Евгеньевич рассказал о своем отношении к искусству чтения.

— О, да, голубчики, это на самом деле искусство, которое может изменить жизнь. Скажу откровенно, мне книги спасли жизнь.

— Сразу представляется летящая пуля, застрявшая в толстой книге, которую вы прижали к сердцу, — сказал я.

— А что! — Улыбнулся князь. — Эта метафора не далека от истины. На самом деле, книги философского и исторического содержания привели меня в религию: к Библии, потом житиям святых, а уж следом, естественно, появились в моей жизни молитвослов и псалтирь. И, собственно, молитва на протяжении множества лет оберегает меня от зла.

— А это как-нибудь связано с вашим искусством чтения? — спросил я.

— Конечно, Юра, самым непосредственным образом, — кивнул мэтр. — Мне представляется, ты желаешь узнать об этом «важнейшем из искусств»?

— Да. И как можно подробней.

— Не смею препятствовать столь высокому стремлению души, — улыбнулся князь. Провел по лицу ладонью, блеснув гранатовым перстнем, вздрогнул крыльями тонкого с горбинкой носа, вздохнул и полушепотом начал:

— Сначала необходимо пройти довольно обременительный период обзора. Тут приходится читать книги из разнообразных областей знаний: от исторических и философских до бульварной беллетристики. На этом этапе существует риск или напрочь разочароваться в книгах, или попасть под воздействие страсти всеядности. Первое приходит по причине обнаружения огромных нагромождений лжи и пошлости. Второе — это вроде наркомании, в которой наркотиком является гордость всезнайства. В «приличном обществе» это малопривлекательное словосочетание заменяют фразой «энциклопедические знания». Но, как сказал Высоцкий: «Нам туда не надо!» Для нас важно то, что на этом этапе у читателя воспитывается внутреннее чутьё. Нечто вроде камертона, который помогает отличить фальшь от чистого звука.

— И сколько же нужно лет, чтобы он появился и заработал?