«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

– Нет, мисс, спасибо, – отказался он. – Вино-то хоть и любимое, но организм мой плохо его усваивает. Даже, признаться, совсем не усваивает. Но у меня имеется дядя, и он его пьёт. Что, если я закажу для него полдюжины бутылок в виде подарка на Рождество? Ну а вам, мисс, вот сразу шиллинг комиссии. – И, вытащив из кармана горсть монет, он вручил одну ей.

– Но мне казалось, за это платит производитель вина, – растерялась Элис.

Однако мясник объяснил, что за полдюжины производитель ей не заплатит, а потом сказал, что отца дальше ждать, пожалуй, ему нет смысла. Не будет ли Элис так любезна попросить, чтобы отец написал ему.

Элис опять предложила мяснику херес. Он быстро ответил что-то вроде «ни за что на свете», после чего она его проводила до выхода и вернулась к нам с шиллингом:

– Ну как?

Мы одобрили результат и весь остаток вечера обсуждали утраченное состояние, которое начали возрождать.

На другой день к нам никто не приходил, а ещё через день наведалась леди просить деньги на строительство приюта для детей погибших моряков. Мы впустили её, и я в этот раз пошёл в столовую вместе с Элис. Леди мы сразу же объяснили, что из денег у нас имеется только шиллинг, но он нам необходим для кое-чего другого. А затем Элис быстро спросила:

– А не откажетесь ли вы от вина?

Леди несколько удивилась, но ответила:

– Да. Большое спасибо.

Она была не самой юной, эта леди, в манто, расшитом бисером, который, правда, кое-где успел уже оторваться, обнажив коричневую тесьму. И на её сумочке из меха тюленя тоже виднелись проплешины, а внутри лежали брошюры про погибших моряков.

Налив столовую ложку «Кастилиан аморозо» в настоящий бокал из буфета (как и следует подавать вино настоящим леди), мы протянули ей бокал. Она попробовала, резко взвилась со стула, расправила платье, защёлкнула замок на сумочке и выпалила:

– Вы злые и невоспитанные дети. Как вы посмели так бессовестно надо мной подшутить? Где ваши совесть и стыд? Я ведь могла отравиться! Вот напишу вашей маме об этом. Ты отвратительная девчонка, и пусть твоя мама…

Тут Элис её перебила:

– Мне очень жаль, но мясник сказал, что ему понравилось, только чересчур сладкое. И не пишите, пожалуйста, моей маме. Каждый раз, когда ей приходят письма, отец становится таким несчастным. – Элис уже чуть не плакала.

– О чём ты, глупый ребёнок? – вмиг оживилась леди, и глаза у неё заблестели от любопытства. – Почему твоему отцу не нравится, когда твоей маме приходят письма?

– Ах, вы!.. – воскликнула Элис и, зарыдав, выбежала из комнаты.

Тут уже я сказал:

– Мама у нас умерла. И пожалуйста, не могли бы вы прямо сейчас уйти?

Леди какое-то время глядела на меня, а потом лицо у неё смягчилось и подобрело, и она произнесла:

– Мне очень жаль. Я не знала. И забудьте про вино. Полагаю, твоя сестричка не хотела мне причинить вреда. – Она окинула комнату точно таким же взглядом, как и мясник. А затем повторила: – Мне очень жаль. Я не знала.

А я ответил:

– Да ладно. – И, пожав ей руку, проводил к выходу.

Ясное дело, что после такой беседы мы не могли предложить ей заказать вина. Но, сдаётся мне, человек она неплохой. Мне нравятся люди, особенно взрослые, которые извиняются, когда есть за что. Ведь на такое не каждый способен, и, наверное, именно потому это ценится нами.

Правда, мы с Элис всё равно потом ещё долго не могли воспрянуть духом. Вернувшись в столовую, я увидел, как комната изменилась после маминой смерти. Как изменились мы сами. И отец. Ничто уже не было прежним. Хорошо ещё, не каждый день меня кто-нибудь наталкивает на такие мысли.

Отыскав Элис, я рассказал ей, как повела себя леди перед уходом, и когда сестра перестала плакать, мы убрали бутылку, решив больше не предлагать вино людям, которые приходят к нам в дом. Остальные от нас ничего не узнали, кроме того, что леди вино не купила.

А потом мы отправились на Блэкхитскую пустошь. Там мимо нас промаршировали солдаты. А ещё давал представление бродячий кукольный театр. И домой мы вернулись совсем в другом настроении.

Спрятанная с глаз долой бутылка обросла толстым слоем пыли и, вероятно, со временем вовсе бы скрылась под ним из виду, если бы в наше отсутствие к нам домой не зашёл проповедник. Не наш местный.

Нашего зовут мистер Бристоу, мы все его очень любим и не стали бы предлагать ему херес, как и любому другому симпатичному нам гостю. Два фунта в неделю каждому из нас на досуге должны были приносить совершенно иные люди.

Речь о проповеднике, совершенно нам не знакомом, случайно забредшем с вопросом. Он справился у Элизы, не хотели бы милые детки посещать его маленькую воскресную школу.

Мы, вообще-то, всегда проводим воскресные дни с отцом. Но раз уже этот незнакомый священник вместе с просьбой передать приглашение оставил Элизе адрес своего прихода, нам показалось нелишним зайти к нему, объяснить, что по воскресеньям мы заняты, а заодно захватить с собой и наш херес.

– Я не пойду, если вы, все остальные, тоже не пойдёте. И говорить я не буду, – упёрлась Элис.

Лучше нам никуда не ходить, сказала Дора. Так ей кажется. Но мы ответили:

– Ерунда!