Искатели сокровищ

— Никакого насилия мы к тебе не применим, — объявил Освальд. Теперь он был капитаном, поскольку, как всем известно, когда мы играем в пленников, Г. О. любит быть священником. — Пыток не будет. Но мы запрем тебя в сырую подземную темницу, вместе с жабами и ужами, куда сквозь наглухо забитые окна едва проникает солнечный луч, и закуем тебя в цепи. Ну чего ты опять ревешь, плакса? Нет тут ничего страшного. Да, и ложем тебе служить будет гнилая солома, а возле тебя сторож поставит сосуд (сосуд это, попросту говоря, кувшин, чего тут бояться) — сосуд с водой, и черствая корка будет единственной твоей пищей.

Но этот Альберт совершенно не умеет играть, он знай твердил, что уже пора пить чай.

Освальд, конечно, строг, но он всегда справедлив, и поскольку чай уже был готов, и мы тоже успели проголодаться, все, включая Альберта, уселись поесть. Альберт, который живет по соседству, получил все, что оставалось на дне большой банки мармелада, которую мы купили все из тех же фунта и восьми шиллингов, а потом ему, как узнику, достались все корки.

С Альбертом, который живет по соседству, каши не сваришь. Мы устроили ему такую уютную тюрьму, мы даже не стали запирать его вы детской, а просто отгородили ему угол с помощью стульев и проволочной решетки, которая осталась от детского манежика, и даже согрели цепи у камина, потому что он жаловался, что они очень холодные.

Мы достали плетенные корзинки из-под винных бутылок, которые кто-то прислал папе на рождество несколько лет тому назад, аккуратно расплели их и разложили на полу солому. Получилась прекрасная дорожка, и не так-то легко было ее сделать, но Альберт, который живет по соседству, даже не понимает, что такое благодарность. Корки, которые полагается есть пленнику, мы положили на деревянную дощечку, и они не были заплесневевшими, поскольку нам некогда было дожидаться, пока они достаточно отсыреют, а кувшин мы позаимствовали из той ванной комнаты, которой никто не пользуется. И все равно Альберт, в отличие от нас, не получал от этой игры никакого удовольствия. Он ныл, и ревел, и пытался удрать, и опрокинул кувшин, и бросил хлеб на пол, да к тому же еще растоптал его ногами. В конце концов нам пришлось его связать бельевой веревкой и притом впопыхах, так что ему, наверное, было немножко больно. Если б он вел себя как следует, верный паж давно бы его спас — Ноэль как раз ушел переодеваться пажом, когда Альберт опрокинул кувшин.

Мы выдернули листок из старой тетради и велели Г. О. уколоть большой палец, ведь мы, старшие братья, обязаны научить его быть храбрым. Мы-то давно уже не боимся добывать кровь из пальца, а он сперва не хотел, но потом согласился, а я ему немного помог, потому что он все-таки немного боялся. И когда он наконец увидел, как капелька крови становится все здоровей и толще (я потихоньку нажимал ему на подушечку пальца), он сам обрадовался, как я ему и говорил.

Итак, мы написали кровью Г. О. следующие слова (только после слова «возвращен» кровь у нас кончилась, и дальше мы писали розовым лаком — цвет выходит немного посветлее, но лично я всегда использую его, когда бываю ранен в сражении).

Пока Освальд писал это послание, Алиса потихоньку утешала пленника, говоря, что скоро уже все будет позади, и вообще это только игра. Пленник притих, так что я предпочел сделать вид, будто я этого не слышал. Капитану разбойников приходится иногда мириться с подобными вещами.

Итак, мы написали следующее послание:

«Альберт Моррисон попал в плен к разбойникам. Он будет возвращен своим скорбящим близким за выкуп в три тысячи фунтов, и все будет прощено и забыто».

Насчет «прощено и забыто» я был не очень уверен, но Дикки говорил, что он видел в какой-то газете точь-в-точь такое объявление, насчет скорбящих близких, и там были именно эти слова, поэтому я решил, что тут все правильно.

Г. О. был отправлен с письмом — он имел на это право, ведь это его кровью оно было написано. Он должен был подбросить его на крыльцо к миссис Моррисон.

Через пару минут Г. О. возвратился вместе с Альбертовым дядей.

— Что я вижу, Альберт? — возопил он. — Увы, увы, несчастный мой племянник! Неужто я вижу тебя в руках жестоких корсаров?

— Мы разбойники, — поправил его Г. О. — Вы же видели, в письме сказано — разбойники.

— От всей души прошу прощения, джентльмены, — извинился дядя Альберта, — разумеется, речь шла о разбойниках. Итак, Альберт, ты чувствуешь на себе все пагубные последствия непослушания: вот к чему приводит любопытство, которое увлекло тебя вслед за чучелом Гая Фокса, несмотря на то, что преданная мать умоляла тебя отказаться от приманок этого развлечения.

Альберт заныл, что он вовсе не виноват и играть в эту игру вовсе не хотел.

— Раскаяние так и не коснулось твоей души! — объявил его дядя и попросил нас показать ему темницу.

Мы показали ему и загородку, и коврик из соломы, и сосуд, и сухие корки, и все прочее.