Такое долгое и трудное странствие не обошлось, конечно, без человеческих жертв. Часто носильщики, изнемогая от усталости и лишений, падали как снопы. Тогда Рурук с невозмутимым равнодушием отмыкал цепь, бросая несчастных на дороге, а на других наваливал двойную ношу. Потом, при всяком удобном случае, он забирал новых невольников. Иногда караван останавливался дня на два. Карлик отправлялся на охоту с дюжиной бандитов, вооруженных с головы до ног, и вскоре возвращался с новой цепью пленников, застигнутых ночью в какой-нибудь деревне.
Колетта обычно не говорила ни слова в таких случаях, но трудно описать нравственное возмущение бедной девушки при виде этих зрелищ.
Все эти зверские лица, окружавшие ее, казались ей страшным сном, кошмаром. Минутами, вспоминая свою прошедшую жизнь, ежедневные занятия в Париже, курсы в Сорбоннском университете, свои первые выезды в свет, молодая девушка не могла верить, она ли это теперь? Неужели это та самая Колетта, которая любила одеваться с изысканной простотой, которая считала большим несчастьем надеть старые башмаки или потасканные перчатки?.. Бедная Колетта!.. Конечно, благодаря Мартине она и теперь была далеко не в лохмотьях: ее ситцевое платье красиво облегало ее стройную фигуру, и волосы были убраны, как в былые дни. Но она казалась самой себе дикаркой, видя себя и своих спутников в таких костюмах.
Она не могла видеть, что ее наружность нисколько не изменились, она даже совсем не загорела, и Мартина с Жераром гордились свежестью и белизной ее нежного личика.
Что же касается их самих, а также Ле-Гуена, их лица приняли темно-красный оттенок, совсем, как у краснокожих индейцев. Лина тоже загорела; ее щеки округлились и волосы потемнели; она почти доросла до Колетты. Но это все, что было утешительного в путешествии, а помимо этого сколько ужасов, беспокойств! Какая нестерпимая неизвестность о судьбе всех близких! Колетта боялась даже произносить вслух имя отца и матери, чтобы не растравлять всеобщую рану. Только засыпая, она иногда в забытьи повторяла: «Мамочка!» таким голосом, что верная Мартина так и заливалась слезами.
Жерар же, этот добрый и беззаботный мальчик, превратился во взрослого мужчину по своим чувствам и рассудку. Он поддерживал во всех бодрость своей неистощимой веселостью и внушал надежду.
— Все обстоит прекрасно! Мы идем к югу, значит, приближаемся к Трансваалю! — повторял он всякий раз, когда кто-нибудь начинал жаловаться и отчаиваться.
И маленькая группа кончала тем, что смеялась над этим афоризмом, звучавшим, как заученный мотив рожка.
Если бы с ними не было Голиафа, который вез на себе девушек, они, наверное не вынесли бы этого тяжелого путешествия. Жерар был хорошим ходоком и ни разу не согласился подняться на слона, хотя благородное животное с удовольствием приняло бы его к себе на спину. Голиаф не забывал и бедного Мреко. Он часто гладил хоботом его лохматую голову, приподнимал его и раскачивал в воздухе, от чего тот приходил в восторг; а иногда, заметив, что негр страдает от жары, слон набирал в хобот воды из первого попавшегося ручейка и затем, подойдя к Мреко, пускал на него холодный душ.
Из нескольких названий, произносимых изредка их сторожами, и, сопоставляя их со своими скудными сведениями, Колетта с Жераром пришли к заключению, что они миновали гору Ельго с запада и Кенид — с востока; потом оставили позади себя озеро Укеруе и вершину Килиманджаро; наконец, караван вступил на плоскогорье Обоимауэзи, где его шествие замедлилось вследствие крутизны подъема.
В один прекрасный день, — это было уже на четвертом месяце пути, — при выходе из одной долины путешественники увидели огромное синее озеро, окруженное горами.
Арабы, которые уже за несколько часов начали волноваться, остановились с радостными криками:
— Танганьика!.. Танганьика!..
И это имя наэлектризовало пленников так же, как и их тиранов. Так вот оно, это знаменитое озеро, которого не знали целые столетия и которое так недавно открыли великие европейские путешественники!.. При одной мысли о таком соседстве Колетте с Жераром казалось, что они вступили в цивилизованную землю.
Конечно, их положение нисколько не изменилось.
Они продолжали оставаться во власти этих людей, жестокость которых не уменьшилась; и, несмотря на все это, уже один звук знакомого названия, воспоминание о прочитанном из истории этого озера, призывали их к жизни, отрывая от страшного кошмара.
Гассан прекрасно понял, почему они вдруг повеселели, и, подойдя к ним, со злой усмешкой сказал:
— Да, здесь живут белые интриганы, втершиеся к нам, чтобы вмешиваться в наши дела и отравлять нашу жизнь! Но не беспокойтесь, мы сумеем избежать их! Мы не допустим нежелательной встречи! Гассан крепко держит в руках свое добро!
Колетта с презрением отвернулась от него и стала смотреть на озеро, как бы призывая его в свидетели злости этого человека. Каково же было ее удивление, когда она увидела вдали, на его зеркальной поверхности, какой-то темный предмет, казавшийся детской игрушкой, над которой возносилось облако дыма…