Искажение

– Вот ведь суки, – говорю я, прикуривая вторую сигарету. – Не знал, что они убивают своих же за такую херню.

– К ним относятся как к коллаборационистам. Поговори, Маркус, с кем-нибудь из переводчиков, и он тебе расскажет, насколько это опасная работа. Собственно, каждому, кто на нее соглашается, автоматически предоставляется убежище. Но с семьями бывает по-всякому.

Мне вспоминаются слова нашего сержанта, повторявшего, что это грязная война. Настолько грязная, что она касается даже мусора и цистерн с фекалиями. Эти люди режут друг друга, режут нас, а мы, естественно, режем их при каждом удобном случае.

Три месяца назад в Портсаиле подвергся нападению патруль. Солдаты в ответ открыли огонь по машине, в которой ехали партизаны. Погиб один из наших, четверо нападавших и шестеро гражданских, в том числе мать с двухлетним ребенком. Парни слегка запаниковали и лупили по автомобилю в центре города, не обращая внимания на толпу вокруг. После в столице Ремарка несколько дней продолжались беспорядки. Чтобы их прекратить, пришлось ввести комендантский час. Подобное воспринимается здесь как нечто вполне нормальное.

Пятница, 22 января, 19.00

Мы уже третий день тренируемся высаживаться из машины. Теперь нам удается это проделать меньше чем за пять секунд – от имитации остановки до занятия позиций для стрельбы. Я чувствую себя спокойнее – каждый знает, какой сектор он должен покрывать огнем, и солдаты не натыкаются друг на друга, словно калеки, автоматически повторяя маневр. Я знаю, что в боевой обстановке, когда над нашими головами будут летать пули, ситуация изменится, но с этим ничего не поделаешь. Чем лучше солдаты научатся основам, тем меньше они будут ошибаться в бою.

Я сочиняю для них разные комбинации: огонь противника спереди, сзади и сбоку машины, проблема с выходом с одной стороны, оставление стрелка на башенке и эвакуация всех пятерых из горящего транспорта. После двух часов посадки и высадки из «скорпиона» они, как правило, сыты мной по горло и готовы взбунтоваться. Тогда я их отпускаю, и мы идем выпить псевдопива в столовой по соседству с медсанчастью.

На висящем над стойкой экране видны протестующие толпы, транспаранты, флаги и отряды полиции. Кто-то не успел переключить канал. Площадь перед зданием парламента в столице Раммы заполонили матери и жены рамманских солдат, отправленных в Ремарк. При поддержке жителей столицы, экоактивистов, социалистической оппозиции из Партии труда и разного рода смутьянов они требуют окончания войны, которая пожирает очередных жертв. Парни сидят спиной к телевизору, занятые другими делами.

Гаус показывает пальцем на сорокалетнюю блондинку в звании капитана, которая пьет за маленьким столиком кофе и читает газету. На базе Эрде женщина – большая редкость, поскольку генерал Сальте утверждает, что с женщинами во время миссии одни проблемы. Мужчины в их присутствии глупеют, а те в свою очередь изо всех сил стараются доказать, что в их крови хватает тестостерона. Генерал вежливо игнорирует все упреки, которые бросают в его сторону феминистки, и остается непреклонным. На сто солдат приходится меньше одной женщины.

– Немного старовата, но попка недурная, – театральным шепотом говорит Гаус Водяной Блохе.

– Закрой хлебало! – утихомиривает его Пурич. – Это все-таки офицер. В кутузку захотел?

– Именно, Вим! – Я многозначительно стучу себя по лбу. – Это доктор Линда Заубер, начальник медсанчасти, охеренная хирургиня. Когда-то она пришила одному парню руку, которую оторвало «айдиком», а теперь проделала то же самое с тем водителем из третьего батальона.

– Со мной бы она проделала кое-что другое, – смеется Гаус.

– Ну и дебил же ты, – заявляет Пурич.

– Что ты сказал? – Великан багровеет и поднимается с места. – Ты не мог бы повторить, Данни?

Несколько голов поворачиваются в нашу сторону. Краем глаза я замечаю, что капитан Заубер тоже оторвалась от чтения и обводит взглядом зал. Ротт откинулся на спинку стула и притворяется спящим, Дафни пытается что-то сказать, а Пурич подозрительно крепко сжимает в руке стакан.

– Рядовой Гаус, сядь, и ни слова больше! Только проблем другим создашь, – шиплю я сквозь зубы.

Гаус внезапно падает на пластиковый стул и шумно выдыхает. Водяная Блоха хлопает его по спине и повторяет, чтобы тот не сходил с ума, а то и впрямь хлопот не оберешься. Пурич просто встает и выходит из столовой. Зато Ротт превосходит сам себя – он в самом деле начинает храпеть и покачиваться на стуле. Пора возвращаться.

Суббота, 23 января, 02.15

Тревога. В самой середине сновидения о молчаливом чудовище.

Я вскакиваю с койки как ошпаренный, хватаю вещи, еще не зная, в чем дело. Усиль тоже начинает одеваться. К нам вваливается сержант Голя, который выглядит столь бодрым, будто вообще не ложился, и показывает на меня пальцем.

– Маркус, пиздуй к своим, через пять минут выезжаете с базы!

– Что случилось, господин сержант? – спрашиваю я где-то в промежутке между натягиванием штанов и застегиванием разгрузки.