Искажение[СИ, роман в двух книгах]

Ага, вот и первый. Ножом, а может и простым заточенным гвоздем, зеки на такие штучки мастера, на стене, возле давным-давно неработающего прибора со странной, ни на что ранее виданное не похожей шкалой был старательно и заметно выцарапан православный крест.

— Не обманул… — сказала сама себе Анька.

— А ты сомневалась? — переспросил из-за спины Паша.

— Лучше лишний раз посомневаться, чем потом, в самый неподходящий момент, обломаться, — пояснила Анька свою позицию. — Да и сам говорил — уголовникам веры быть не может, а Часовщик наш…

— Ладно, уговорила, красноречивая, давай дальше смотреть…

Метров через сто пятьдесят, возле похожего прибора, вмурованного в замерший грунт стены, они обнаружили уже два нацарапанных креста.

— Верной дорогой идем, товарищи, — порадовалась Анька и даже, казалось, плечи чуток расправила.

И три креста оказались на месте. Возле очередного прибора, на странный циферблат которого ни Паша, ни Анька уже не обратили никакого внимания.

— Ну, и где эта пелена? — раздраженно спросила Анька, вглядываясь вперед, в сумрак подземелья. — Говорил, что рядом, а мы битый час тут бродим по лабиринтам…

— Это ты называешь — бродим? — усмехнулся Паша. — Ну, хорошо, теперь буду знать, как бродят…

В самом деле, по ледяным тоннелям они путешествовали не больше часа, а до этого долго и нудно пробирались неизвестно кем выкопанным лазом от подвала жилого дома в городе до тоннелей в "Белом ключе". Лаз был узким, низким, кое-где укрепленным от обвалов короткими замшелыми деревянными столбами. Паше пришлось перемещаться по нему на полусогнутых, а кое-где и боком, да и Аньке, несмотря на малые габариты, пришлось несладко.

— Глянь, может, за поворотом сразу… — посоветовал Паша, кивая на резкий, практически под прямым углом начинающийся в трех шагах от условного знака поворот тоннеля.

В полуметре от поворота заполняя собой все пространство между стенами, потолком и полом, висела — пелена. С чем бы её сравнить? Подвешенная вертикально беспокойная серо-свинцовая гладь, совсем не похожая на шумное, могучее и живое падение водопада с обрыва, а напоминающая о безмолвной и бездонной глубине омута. Иногда по ней пробегала рябь, мелкие волны, что-то всплескивало в таинственных глубинах, выбрасывая на поверхность белесые, странные барашки пены, и снова пелена замирала в статичном многовековом покое.

— Пришли, — выдохнула Анька, непроизвольно отшатываясь от пелены и прижимаясь к Паше спиной.

— Ну, раз пришли, то пошли дальше, — крепко обнимая девушку за талию, буднично сказал тот. — Чего ждать, да гадать…

…

Горячий воздух бросил в лицо песчаную пыль. Где-то за далеким барханом озверело ревел раненый верблюд. Под ногами струился желто-серо-бурый песок вперемешку с мелкими камнями. Песок ссыпался вниз, в небольшую ложбинку, заполненную мертвыми телами в знакомой до боли экипировке. Наверное, их застали врасплох, никто не успел даже занять позиций, но оборонялись бойцы бывшего крыловского батальона отчаянно, прихватывая с собой, на тот свет, столько врагов, сколько могли.

Разрубленные, расстрелянные, в поношенных яловых сапогах, обмотках, солдатских, неуклюжих ботинках, старых, застиранных гимнастерках и кожаных куртках… они лежали здесь уже давно, высохшие под нестерпимо жарким, злым солнцем пустыни. Уцелевшие в бойне винтовки, револьверы, шашки были подобраны и унесены нападавшими, остались только разбитые, искореженные, погибшие куски металла и дерева. И они, уже полузанесенные песком, смотрелись рядом с погибшими людьми, как их боевые товарищи, павшие с ними в одном бою.

Анька отвернулась, уткнувшись в плечо Паши. Душевная боль, горячий воздух и песчаная пыль выжимали из глаз слезы, но плакать очень не хотелось. Хотелось еще немного постоять на склоне бархана, помолчать над судьбой тех, кто не раз помогал тебе выжить и кому помогала выжить ты.

"…им теперь не больно, и сердца чисты,

И глаза распахнуты по-детски…"

А потом — спуститься по сыпучему такому мягкому, жесткому и жестокому песку вниз и…

Справившись с нахлынувшими эмоциями, Анька отстранилась от Паши, тронула тыльной стороной ладони глаза — влаги не было, — резким движением сбросила с плеч пропахший жестяным холодом зековский ватник и шагнула…

…

По голым смуглым плечам стеганул холодный, осенний дождь. Здесь моросило уже не первый день, и город пропитался влагой, холодным ветром и — гарью.

Горели частные, маленькие домишки, неизвестно чьим упущением сохранившиеся на окраинах. Горели трущобы, построенные полсотни лет назад, панельные, но забитые жутчайшим, легко воспламеняющимся человеческим барахлом. Как спички пылали фешенебельные коттеджи в "зеленой зоне", среди черных, обуглившихся от нестерпимого жара стволов деревьев. Плавился асфальт, уложенный не так давно вместо брусчатки в переулках городского центра. По стенам домов, испаряя черную копоть, сползали к земле жгучие языки напалма.