Искаженная спираль

К полудню сопровождающие вывели нас к деревеньке, этакому поселку городского типа, ни разу не скрытому. Судя по обеспокоенным взглядам, с толикой опасения, бросаемых на Акимичи, вывели с целью перекусить. А то, как бы оголодавший толстопуз не перекусил нами. Ну, обламывать надежды потенциального завтрака туриста я не стал и величественно объявил остановку на пожрать.

В самом же поселке, поглощая плоды крестьянского труда, в очередной раз дивился эклектичности этого мира. Дело в том, что вся обозримая живность носила следы явной, умелой и долговременной селекции. Жирная, спокойная и целенаправленно стремящаяся к пиковому моменту своей жизни заготовка для еды. Что коровы со свинятиной, что птица домашняя.

На фоне этой, безусловной, победы желания «вкусно и много пожрать» над естественным отбором, орудия труда селян смотрелись крайне печально. Деревянная лопата, обитая по кромке железом, была, безусловно, исторически любопытна, однако как средство производства мной не воспринималась. И, невзирая на мое невоспринимание, в этом качестве массово использовалась.

Ну а пожрав и высокомудро плюнув на проблемы местных индейцев пейзан, отправился я дальше, в сторону местного нерезиновска. Последний, прекрасно видимый с верхних путей, был на удивление похож на Коноху. Безусловно, с поправкой на гораздо большие размеры и отсутствие как многочисленных лесистых частей, так и скалы каге. А так, двух–трех этажная застройка эклектичного стиля, то японский особняк, то трехэтажная коробка–офис, а то вполне европейский коттедж. Ну и, естественно, домик Дайме, единственного приличного из встреченных мной в этом Мире человека. Ну, хотя бы, пристойно и уместно одетого, да.

Поборов желание завалится в гости к собрату по культурности, в мире быдл и маргиналов, направился я к цели своего прибытия. Местонахождение последней сообщили доблестные стражи, этакий гибрид из стражи средневековой и гаишников. Люди приятные, по крайней мере их искреннее огорчение, при виде протекторов и совсем уж былинное горе при обозначении меня, как шиноби, искренне мое жестокое сердце порадовало. Такие милые люди, остались без законного и веками освященного налога «за проход».

Мастерская находилась в здании сколь небедном, столь и, на мой взгляд, нелепом. Посреди традиционного одноэтажного дома–особняка, вполне себе японского, гордо возвышалась четырехэтажная бетонная коробка казенного вида. И обляпана сия архитектурная композиция была монами Удзумаки, чуть ли не в три слоя.

Ввалившись, с ликом пафосным и суровым, в главный вход, оповестил я окружающую среду о том, что «Хизуми Удзумаки, глава клана Удзумаки желает речь держать». Окружающая среда в лице двух типов, вполне красноволосых, сообщила о том, что «почтенный Рёджин–доно будет проинформирован о явке какого–то там Хизуми, и возможно даже удостоит его аудиенции».

Я, будучи человеком в высшей степени сдержанным, ни вполне оправданно ржать на имя почтенного, ни наносить повреждения неразумным не стал. А доходчиво и на пальцах объяснил ребятушкам, что прибыл я говорить с Удзумаки в целом, аудиенцию почтенный старикашка–доно может почтенно поместить в свою, несомненно почтенную задницу. И вообще, не стоит мое Удзумачество гневить, а стоит народ, для внимания моим речам собрать.

Народ собрался, внимать приготовился. Замшелый пень, ожидаемо оказавшийся Рёджином–доной, тоже мощи свои притащил, и взирать на меня снисходительно и противномордно пытался. Делал это, впрочем, зря: моя морда по противности превосходила евойную на порядки. Все же у меня и опыт побольше, и учителя — высокопрофессиональные, да почти гении отвратных морд были.

— Родичи мои, Удзумаки! Я, Хизуми Удзумаки, из правящей ветви клана, глава клана Удзумаки в Конохагакуре но Сато, пришел к вам с приглашением. Приглашением присоединится к клану, который я возрождаю, вполне, к слову, успешно.

— Хизуми–сан, Конохагакуре предала Узушио, это общеизвестный факт. И жить в рабстве у предателей мы не желаем! — проскрипел противный старикашка, явно не заинтересованный в ослаблении «анклава старикашечьей власти».