Шаман спрыгнул с воза и поспешил за Гедом. Но — опоздал. Посреди выжженной поляны лежали две мёртвые птицы: горлица и сокол. Рядом с ними, крича, бились в судорогах двое мальчишек. Тощий, всклокоченный, веснушчатый подросток с огненно-рыжими волосами и маленький шустрый Гед. По жилам текла небесная синь, духи просачивались под кожу людей, заменяя незатейливую человечью судьбу своей, доступной лишь богам.
Хорхор подхватил Геда. Как справиться с этой заразой? Духи не желали помогать, ибо их воля была, чтобы это случилось.
Мальчишки затихли. Взгляд Геда прояснился, мальчик прохрипел:
— Отец убил маму. Ненавижу его!
В ночь перед казнью Гэвину не спалось. Доски нар впивались в лопатки, шуршала в углу мышь, от устланного соломой пола несло плесенью. Темноту рассеивал лишь чадивший на стене у кельи факел.
Гэвин лишился дара, надорвавшись, когда разгонял орден. Его голову обрили, словно это что-то значило, когда от Сумеречников с их ритуалами остались лишь легенды. Хорошо хоть не ослепили, а ведь грозились во время суда лишить его колдовских глаз. Смешно! Люди действительно думали, что глаза и волосы дают ему силу? Нет, всё дело в крови — в самой жизни. И уже сегодня её не станет. Когда прозвонит колокол Храма всех богов, нет, уже одного бога — Единого.
За год заключения Гэвин отвык от дневного света, отвык от людей. К нему приходили только стражники, злорадствуя и страшась одновременно. Нет, король Лесли навестил бы его, если бы Гэвин не запретил. Не хватало ещё, чтобы его обвинил в связи с колдуном и лишили трона. На войне сантиментам не место. И Гэвин старался не думать ни о привязанностях, ни об одиночестве, ни даже о смерти, которую ждал так долго.
В коридоре послышались шаги. Так рано? До казни ещё час!
Гэвин поднялся и потянулся, разминая затёкшее тело. Его штаны с рубахой превратились в лохмотья, а сапоги прохудились.
Возле решётки показалась плохо различимая в полумраке фигура.
— Отец! — позвал Даррен.
Голос сына Гэвин желал сейчас слышать меньше всего. И всё же… скучал до безумия!
Он подался вперёд, изучая повзрослевшее лицо Даррена. Тонкие благородные черты, меланхоличный взгляд и неприметный тёмный костюм — таким мог быть обычный обедневший аристократ. Хоть бы никто не признал в нём наследника древнего высокого рода.
— Зачем пришёл? Не понимаешь, какой опасности себя подвергаешь?
— Прекрати! Тебя же сегодня казнят! — ответил сын, едва не плача от обиды, совсем как в детстве. — Я хотел проститься! Ты знаешь, что я женился? Молли — хорошая девушка, из небогатой, но знатной семьи, которая не имеет никакого отношения к ордену. У тебя родился внук!
Даррен явно надеялся вызвать в нём хоть какие-то эмоции, только их не осталось. Гэвин чувствовал себя выжженной морозом тундрой. Живым мертвецом.
— Я назвал его Эдвардом. У него нет и капли проклятия Сумеречников. Он свободен от этого! — продолжал Даррен.
— Красивое имя… Поздравляю! — выдавил из себя Гэвин. — У меня к тебе просьба. Если у тебя родится ещё один сын, пожалуйста, обучи его и отправь на испытание. Он должен стать Сумеречником.
— Тебе мало Кевина? — взвился Даррен. — Ордена больше нет. Сумеречники ненавидят нас. Они несколько раз покушались на меня. Хотели отомстить предателю, который их всех, глупцов, не видящих дальше собственного носа, спас! — по его щекам хлынули злые слёзы, поблёскивая в отсветах факела. — Тебя сегодня казнят, казнят, чтобы они жили. Скажи, что ещё наша многострадальная семья им задолжала? Какой смысл в предназначении, когда никто уже ни во что не верит?
— Ты не понимаешь. Ты должен это сделать. Это его единственный шанс! — уговаривал Гэвин.
— Тогда я буду молиться, чтобы у меня никогда не было второго сына.
— Нет, Даррен, нет! — ужаснулся лорд Комри. Так вот что имел в виду владыка ши Аруин! — Не говори так никогда. Своими словами ты обрекаешь сына на проклятье мар.
— Я не верю в предрассудки. И ты тоже раньше не верил.
— Но предрассудки — всё, что у нас осталось, — сокрушённо ответил Гэвин и махнул рукой. — Уходи! И, молю, не смотри на казнь. Беги из Ловонида. Лучезарные будут тебя искать.
Даррен скрипнул зубами и удалился.
Гэвин вернулся на лавку. Нельзя показывать ни слёз, ни страха, ни слабости, даже когда ноги подкашиваются от ужаса и горя. Он сам выбрал свою участь. Дороги назад уже нет. Всё ради выживания племени.
Казалось, прошла вечность, когда зазвонили колокола. Стражники отперли келью и повели его на Площадь наказаний под конвоем. На костёр Гэвин взойдёт с развязанными руками, но до этого освобождать его боялись, словно даже обессиливший он был опасен.
Выкрашенная в чёрное телега для осуждённых катилась по центральным улицам Ловонида, скрипя колёсами. Гэвин был её единственным гостем сегодня. Повсюду его провожали самые разные взгляды: испуганные, полные ненависти или даже наоборот, сочившиеся любопытством и сочувствием.