Исход

— Оптимист, — засмеялся Почиван невесело. — Единожды… Он нас, этот фриц, и в хвост и в гриву второй год кряду. Прав Шумилов, нельзя так воевать, друг на дружку оглядываться: а как бы того, не в затылок. Вот что, Михаил Савельевич, меня ты знаешь пятнадцать лет. В чем, в чем, а здесь я уверен, — Почиван повел рукой, — здесь предателя нет. Коммунисты — ядро отряда, и мы должны повысить бдительность. И не прав товарищ Трофимов, никто не снимает с него вины, ни с него, ни с себя. Все мы виноваты в случившемся, во всяком случае, мы обязаны были иметь посты со всех сторон, и на Ржанских болотах тоже. Нас должны были предупредить. Считаю, нужно в первую очередь проверить разведку, свою разведку. Больно нескладно у нас получилось. Как это, самые важные сведения доходят до нас слишком поздно.

Почиван поглядел на Рогова, но тот сидел, ссутуля плечи.

Встал Кузин, и Почиван словно ждал этого, вполголоса, длинно выругался, и все стали глядеть на Кузина. Тот, ни на кого не глядя, долго стоял молча, и кто-то недовольно кашлянул.

— Здесь винят разведку, — сказал Кузин, — но Рогов тут ни при чем, взяты наши связные в городе. Тут одно из двух: или по неосторожности кто-то засыпался и не выдержал пыток, или… что страшнее… провокатор действует среди нас.

— Разведка у нас ни к черту, душу из нее вытрясти нужно, из такой разведки.

— Почиван! — остановил его Глушов. — Тебе дали высказаться, дай и другим. Партийное собрание не базар, — его тоже задели слова Почивана о разведке, и еще он неприязненно думал о Батурине. Действительно, какого черта он тут болтается? Исчезает куда-то по целым неделям, вот и сейчас отсутствует. Какие ребята головы сложили, а он где-то шастает. Нет, тут что-то не так, надо запросить Москву, связаться с Коржем. Какие еще дела могут быть важнее? Хороши работнички, расстреливать таких надо на месте, невзирая на чины и ранги. — Говори, Кузин.

После вспышки Почивана Кузину хотелось на все плюнуть и сесть на свое место. Он с тоской думал, что ни один человек из сидящих здесь его не поймет; никто не может ему простить, и он все равно, хочет он или не хочет, должен молчать о самом главном и принимать на себя удары и обвинения до тех пор, пока это будет нужно.

Разбирая работу каждого разведчика, Кузин думал, что разбита рация и нужно выходить в эфир — и самое главное, как там Скворцов, что у Скворцова? Москва требует свое, это сейчас задача номер один, и если у Скворцова сорвется…

— Что ты все по личностям толкуешь, мы их и без тебя знаем, — опять не выдержал Почиван. — Надо было своевременно позаботиться о передатчике в городе…

— Перестань, Почиван, — поморщился Глушов. — Тебе вынь да положь, вспомни, как впятером начинали, кабана делили. Они с неба не сваливаются, передатчики.

— Мы должны изменить тактику, — вскочил горячий Шумилов. — Нужно создать несколько баз и превратиться в кочевников. Притом переходить всегда неожиданно; никто, кроме двух-трех человек, не должен заранее знать. Мы по-домашнему зажили — не хватает только жены в постель, вот что я думаю, товарищ Глушов.

Собрание шумело, говорили все сразу, стараясь перекричать друг друга, — тут Трофимову пришлось убедиться, что Глушов был прав, когда говорил, что собирать именно сейчас собрание не имеет смысла, что сейчас такой момент, когда должна чувствоваться одна воля, что он, Трофимов, именно сейчас не должен был показать своей растерянности. И хотя с Глушовым они во многом расходились, Трофимов оценил его трезвый практический совет, позволяющий верно учесть психологическое состояние людей в такой сложный момент. Трофимов с внутренней тяжелой тоской оглядел хорошо знакомые хмурые лица, живым сейчас, пожалуй, не легче мертвых — у тех хоть положение ясное. И он был рад, что встал Кузин.

— Вот ты, Почиван, все разведку винишь, разведка такое дело, не только каждого человека проверяешь, разбираешь каждый его поступок, каждый шаг. Вот, к примеру, перед этим боем (Кузин не мог сказать перед разгромом) наш разведчик из-за своей недисциплинированности не смог выполнить очень важное задание. Об этом случае еще никто не знает, я не успел доложить командованию. Дьякову повезло, остался жив, впрочем, как и всем нам… Дьяков!

— Я, товарищ командир!

— Иди сюда. Расскажи все сам. Иди, иди, Дьяков, не стесняйся. Вот расскажи так, как мне рассказывал.

Дьяков, невысокий, плечистый, встал, косовато держа голову.

— Что рассказывать… Ну, Дьяков Николай Петрович, двадцатого года…

— Тут не биографию спрашивают.

Дьяков оглянулся, замолчал, потом поднял глаза, поглядел куда-то вверх.