Пора браться за работу. Вдалеке показалась плоскодонка или какая-то другая лодка, старик в ней рыбачил. Арчи взял блокнот и уголь и принялся рисовать. Он набросал фигуру рыбака в лодке, с тополями за ним – получилась вымученная, старательная картинка. Попробовал изобразить виноградники на террасах – их расположение и слегка волнистые линии были ему хорошо знакомы. Он поглядывал на них, но без особого воодушевления. «Надо набить руку, – думал он. – Просто немного отвык». Рисование требовало постоянной практики, а он не рисовал толком уже много лет. Что означало те же ловушки, которые грозят новичкам. Стоило допустить какую-нибудь ученическую ошибку и попытаться исправить ее, как в процессе этих манипуляций из рисунка утекали и те капли жизни, которые удавалось в него вложить. Первое впечатление от его замысла терялось, замыливалось, он никак не мог уцепиться за него. Он уже почти забыл, каково это – с головой нырять в работу после перерыва. С момента возвращения прошла неделя, а ему по-прежнему было трудно. Но вместе с тем он сознавал, что трудится лишь периодически, а не настолько часто, долго и упорно, чтобы прорваться, потому что до его возвращения в Англию осталась всего неделя.
К тому времени как он собрался домой, солнце уже садилось, река потемнела. Проезжая на велосипеде по узкой прямой дорожке под образующими арку ветвями платанов, он решил бросить свою канцелярскую службу. Он мог бы уволиться еще несколько месяцев назад, если бы захотел, но помешала инертность в сочетании с озабоченностью делами семьи.
Когда он вернулся в молчаливый пустой дом, поднялся по крутой лестнице, разобрал мешок и налил себе пастиса, он сообразил, что к тому сочетанию примешивалась и доля страха. Он отвык жить один и был не расположен обращаться за редким утешением к случайным знакомым женского пола. Ему казалось, что он живет бесцельно, а этого Арчи боялся. Хоть деньги уже были на исходе – ему позволили провезти всего пятьдесят фунтов, а остатка в банке едва хватало на жилье и налоги, – он решил поужинать в ресторане. Ужин по
Жена Марселя подала ему закуски: тоненько нарезанную колбасу, сочные черные оливки, помидоры с базиликом и жирным зеленым маслом, корзинку с ломтями хлеба. После Англии и войны еда казалась изумительной.
– Вы видели свою телеграмму, месье?
– Нет, какую?
– Мальчишка просунул ее в дверь, я своими глазами видела.
– Значит, наверное, не заметил.
Он встал и направился из ресторана к себе. Открыв дверь, он нашел желтоватый конвертик, который, видно, упал вкось так, что лежал сбоку от двери, у стены.
«Пожалуйста позвоните после шести. Беда. Полли».
Дозванивался он чуть ли не час, слышимость была отвратительная. Он едва различал ее слова.
– Это из-за Клэри, – сказала она. – С Клэри беда. Она… – И дальше он не расслышал.
– Что? Что с ней случилось? Полли?.. Вы меня слышите?
В трубке затрещало, потом снова прорвался ее слабый голос.
– Так вы сможете приехать, Арчи? Я не знаю, к кому еще… – Тут ее голос снова оборвался, и он положил трубку.
Так он и не остался на вторую неделю. Даже не доел ужин. Мадам приготовила ему бутерброд, пока он укладывал вещи, запирал квартиру и вызывал такси до Авиньона. Потом был ночной поезд до Парижа, свои последние франки он потратил на такси до Гар-дю-Нор. Весь путь на пароме он гадал, что приключилось с Клэри. Она сбежала, чтобы тайно выйти замуж; Фенелла пыталась убить ее; она внезапно и тяжело заболела…
В Ньюхейвене он взял билет в пульмановский вагон: просидев всю ночь и оставшись без завтрака, он обессилел. Омерзительный обед ему подал официант с безупречными манерами лакея из аристократического семейства.
– Рад вас видеть, сэр. Надеюсь, вы хорошо отдохнули, – произнес он, бережно ставя перед Арчи тарелку мясного супа «виндзор». Он похлебал бульону, съел немного жесткого филе камбалы, которое принесли после, а затем не выдержал и уснул.
Официант подал ему счет уже на подъездах к Виктории.
– Не хотелось будить вас, сэр.
Он задумался, не отправиться ли сначала домой, чтобы позвонить оттуда, но не стал. И взял такси прямо до Бландфорд-стрит. С тех пор как он получил телеграмму, прошло меньше восемнадцати часов. Он позвонил в дверь, подождал, снова позвонил, и наконец она спустилась, чтобы открыть ему.
– А я думала, вы во Франции!
– Я только что оттуда. Впустите меня, Клэри.
Она нерешительно помялась в полутьме.
– М-м… ну ладно.