Исход

– Ничего не выйдет, Невилл. Придется выбирать только из тех духов, которые существуют на самом деле.

– Нет, если я стану изобретателем духов – кстати, отличный способ разбогатеть: мыльно-цветочные запахи наверняка всем уже надоели. И потом, запахами можно отпугивать кого-нибудь. Для этого сгодится «Змеиный парфюм». Или какой-нибудь «Потный громила» – о, привет, Кристофер.

Невилл вымахал ростом с него.

– Хватит болтать глупости и гадости, – посоветовала Клэри. – Ты на вечеринке. Здесь полагается развлекаться.

И они с Полли отошли поздороваться с Андж. А Невилл остался.

– Признаюсь честно: по-моему, вечеринки сильно перехваливают. На них даже не поговоришь как следует, зато полагается целовать кого ни попадя и обмениваться банальностями с теми, от кого так и разит скучищей. А ты как думаешь?

– Ну, я обычно по вечеринкам не хожу. Совсем.

– Правда? И как тебе это удается?

– Там, где я живу, их не бывает.

При этих словах он вдруг ощутил панику. Он и впрямь жил, отрезанный от всех: если не считать Херстов и Тома, еще одного парня, который у них работал, людей вокруг не было. Конечно, он видел их в магазинах, когда ездил по делам, но все остальное время жил с Оливером, с полудикой кошкой, которая являлась к нему, когда ей вздумается, и периодически – с другой живностью, о которой он заботился, пока шла война: с той же лисой, угодившей прошлой осенью в жуткий капкан, с ежами, которых заели блохи, с птенцами, выпавшими из гнезда, с молодым зайцем, которого принес ему Оливер – ему выклевали глаза, пока он лежал без чувств, видимо, от какой-то отравы. Но все эти кузены и кузины, с которыми он много лет назад проводил каникулы, некогда бывшие непременной частью его окружения, – вот они-то, похоже, общались друг с другом, продолжали расти вместе, а он оказался отрезанным. Сам себя отрезал, сознался он: под влиянием острой решимости иметь как можно меньше отношения к своему отцу он отгородился от всех сразу. Он перевел взгляд на Невилла, который крайне придирчиво выбирал на блюде сосиску в тесте. Невилла он помнил еще ребенком.

– Сколько тебе уже?

– Шестнадцать. С половиной. Работаю над тем, чтобы выглядеть старше своих лет. Дело в основном в лексиконе и умении ничему не удивляться.

Он наклонил голову, чтобы куснуть сосиску, рыжевато-каштановый вихор упал ему на бугристый белый лоб, и Кристофер заметил, что на его двух макушках волосы по-прежнему стоят дыбом.

– А Тедди и Саймон придут?

– Тедди еще в Америке, хотя скоро уже вернется, с какой-то Бернардин, на которой он женился. А Саймон весь в зубрежке перед выпускными.

Он не знал, расстраиваться этому или радоваться.

В эту минуту отец Кристофера попросил тишины и завел длинную и местами невнятную речь об Андж. Кристофер перестал слушать его почти сразу, потому что к нему подошла Полли, и ее необычайная красота с такой силой поразила его, что казалось, будто в комнате больше никого нет. В отличие от него она слушала речь, поэтому он сумел разглядеть ее – блестящие волосы с медным отливом, подстриженные так, что открывали сзади несколько дюймов стройной белой шеи. Когда его отец будто бы пошутил и в зале засмеялись, не по-настоящему, а из вежливости, Полли повернулась к нему, и на него повеяло все тем же насыщенным ароматом. Перед тем как сказать что-нибудь смешное, белый нос она морщила в точности как тетя Рейч, – он хорошо помнил это, ее темно-голубые глаза заговорщицки блестели. Сказать – но что? Что им обоим не смешно от шутки его отца и ей это известно? Что она просто рада его видеть?

Словом, когда отец наконец договорил и ему похлопали, Кристофер, не дожидаясь, когда Андж выступит с ответной речью, сделал глубокий вдох и спросил, не приедет ли Полли к нему на выходные, погостить у него в фургоне.

И вот теперь она должна была приехать. Он предупредил ее, что ни ванной, ни электричества у него нет. Сказал, что это просто фургон. Но умолчал, что уборную над выгребной ямой он сам соорудил на краю леса и что в тесной спальне в дальнем конце фургона помещаются только дощатые нары. Там он ее и уложит, а сам поспит на полу в соседней комнате.