Исход

Теперь Ольга получала письма не только от Аполлинария Матвеевича. Серёженька отправился в Петербург ещё до экзаменов: нужно было прилично разместиться, подготовиться, привести чувства в порядок. К тому же, как уверял Сикорский, стоило попробовать похлопотать о рекомендательных письмах, потому что такие письма, если их раздобыть, могут облегчить прохождение в Институт. У Сикорского были в Петербурге свои знакомые, обещавшие поспособствовать с письмами и даже попросить помощи у какого-то высокопоставленного лица. Сикорский же, со своей стороны, обещал Сергею не оставить его и, по возможности, конечно, распространить и на него заступничество того самого лица.

Когда же Ольга, ещё накануне отъезда Сергея в Петербург, узнала, что нужны какие-то письма, она, втайне от всех, решила обратиться к Аполлинарию Матвеевичу. У старика она хотела выяснить: что это за письма такие и не может ли сам Искрицкий написать такие письма. Перед самым отъездом Сергея Ольга получила ответ: «…Не скрою, твоё письмо и просьба, изложенная в нём, меня спервоначалу разозлили. Первым моим движением было разорвать твоё послание и бросить клочья в камин. Как это тебе пришло в голову просить меня за мерзавца?! Но успокоившись, я подумал, что было бы неверным, с моей стороны, препятствовать как бы то ни было твоему “счастью”. Ты отлично знаешь: в “счастье” твоё с мерзавцем я ни минуты не верю. Но я хочу чистоты этого опыта. Когда он наконец тебя бросит, ты должна будешь сказать себе, что виной всему ты сама и твоя глупость. Я не дам тебе шанса обвинять меня в своих неудачах. Не найди я тебе рекомендательных писем для мерзавца, ты, чего доброго, скажешь в дальнейшем, что именно по этой причине распалось твоё счастье. Ты станешь винить в этом меня и – что самое важное – не вынесешь урока. Поэтому я шлю тебе целых три рекомендательных письма от людей весьма почтенных. Так что ты не сможешь сказать, что я воспрепятствовал успеху мерзавца и тем помешал вашему блаженству. Я хотел было снестись с матерью мерзавца, но так как мне противно всякое упоминание о нём, а не только материнские сопли, то пересылаю бумаги сразу тебе…»

Ольга читала и улыбалась. Милый, добрый, смешной Аполлинарий Матвеевич! Дочитав до конца, она расцеловала листок и даже провальсировала с ним по комнате. Внутри конверта, кроме письма Аполлинария Матвеевича, оказался ещё конверт, а в нём – три письма для Сергея. Одно письмо было подписано Харьковским вице-губернатором Стерлиговым, другое – князем Оболенским, а третье – инженером Петровским. Все говорили о Серёженьке в самых лестных выражениях, но главное, из трёх писем следовало, что без Серёженьки развитие путей сообщения Харьковской губернии становится делом практически неосуществимым. И если Серёженька в ближайшее время как-нибудь не выучится, то и поезда на Харьков ходить, скорее всего, перестанут.

Словом, Садовский отбыл в столицу во всеоружии, заручившись поддержкой родного города и рассчитывая на содействия неведомого, но всё же влиятельного лица в Петербурге. И вот тут-то к получаемым Ольгой харьковским письмам присовокупились питерские. «…Оленька, кошечка моя пушистая, – писал Садовский, – если бы ты знала, как я скучаю и волнуюсь за тебя! Волнения вообще так много, что нахожусь в постоянном напряжении. Как-то я сдам экзамен? Примет ли нас тот высокий чин, о котором я говорил тебе в Москве? Помогут ли мне рекомендации? И что там поделывает моя кошечка? Вот такие вопросы мучают меня всё время.

Птичка моя нежная, если бы ты знала, какую нечаянную радость ты подарила мне! Добытые тобою рекомендательные письма – настоящий клад. Ведь может статься, что здесь, в Петербурге, мне не удастся добиться ничьей поддержки. А тут, можно сказать, у меня в кармане – такие люди, такие имена! Сам вице-губернатор за меня ходатайствует! Немного, думаю, таких будет студентов. И всё благодаря тебе, кошечке моей ласковой.

Как подумаю, какими мы были дураками в Москве – смеяться хочется! Как ты могла подумать, кошечка моя, чтобы я тебя бросил?! Кто внушает тебе такие нелепые мысли? Гони прочь этого клеветника! Ты – моя, и только моя…»

Сергей отлично знал, что Ольга переписывается с харьковским чудаком Искрицким, но он и не догадывался, что старикашка и есть тот самый «клеветник».

А «клеветник» тем временем писал: «…Если даже с моими рекомендательными письмами твой мерзавец не сумеет поступить на курс и срежется, это будет значить, что он ещё и набитый дурак. Времена грядут тревожные, кругом толкуют о революции, и это верно – революция будет. А ещё прибавлю и другое словцо: война. Поверь мне, впереди большая война и большие потрясения. И если мерзавец не пристроится сейчас, то сделать это в дальнейшем ему, возможно, и не удастся. А может статься и так, что даже пристроившись, курса он не окончит. И вот тогда, смею надеяться, он наконец-то исчезнет…»