Исход

После этого разговора он снова вышел со стариком в море. На этот раз по-настоящему, они взяли маленькую лодочку и тащили ее на плечах по суше до самого края бухты, туда, где проходили корабли. Спустились там по пологому берегу, вороша мелкие камни и задевая неказистые кустики, сухие и бедные.

Перестав бояться новой мести бандитов, а, может, просто смирившись с такой возможностью, Григорий решил показать мечнику, как он ныряет за фесалией, которой, по его словам, здесь росло куда больше, просто погружаться приходилось глубже.

— Во-от эта маленькая штучка, — улыбнулся старик, достав из-за пазухи небольшой шестигранный камешек, ровный и аккуратный. На одной стороне его красовались жемчужного цвета письмена.

— Руна воздуха? — Догадался эльф.

— Она самая.

— Кладешь у вхрох, — бормотал рыбак, закладывая камень за щеку, — все, можно дышать. Слегка непривычно поначалу, зато потом — атас!

Ловко свесившись за борт и чуть не перевернув их дряхлое, вроде него, судно, старик плюхнулся в воду. Ноэль, сбросив рубаху, за ним. В прозрачной воде он прекрасно видел, как Гриша, выпуская изо рта солидные пузыри воздуха, медленной лягушкой погружался все глубже и глубже. Воздух подошел к концу, и Ноэль вынырнул, облокотившись о хлипкий бортик лодчонки. Грело солнце, с бухты слышался отдаленный крик птиц, на взгорке, с которого они спустились, лениво стоял чей-то заблудший козел, пощипывая редкую травку, ехидно двигая бородкой.

Он смотрел на безбрежные морские просторы, и не верил своим глазам. Этого ни за что не понять тому, кто не видел моря. Подобное, но все же не то чувство испытывают те, кто смотрел на равнины, на пшеничные поля, что простирались до самого горизонта. Но в случае с сушей великость пространства ощущалась слабей, чем здесь. Когда понимаешь, что все перед глазами заполнено водой, что там далеко-далеко глубина достигает высоты гор, невольно осознаешь свою незначительность перед лоном природы. Человеку необходимо время от времени вспоминать об этом. А лучше не забывать никогда.

Вынырнул старик, держа в руке ярко-желтую рыбку.

— Видел, видел, как я за ней гонялся?

— Прости, дед, вынырнул за подышать.

— Ниче-ниче-е, сейчас сам наловишь. Нет, ну ты посмотри какая милашка! Я таких красоток не ем, — он набрал в горсть немного воды, и рыбка радостно задергала плавниками. — Ты смотри, как танцует! Не бойся, милая… — Опустил руки, и рыбка тут же устремилась вниз, желтым прелестным фруктом уходя на дно.

Следующие часы своей жизни он провел, плавая в окрестных водах, шагая по дну с помощью тяжелых камней, фесалию в тот день они так и не нашли.

Игроки продолжали работать на Бреви, уходя из дома рано утром и возвращаясь вечером, вымотанные, желающие поскорей прыгнуть в объятия постели или любимой подруги. Чашей никто не пользовался. Она находилась в общей комнате авангардистов, внутри которой постоянно сидели двое охранников. Но доступ по-прежнему свободный. Обособленность клана вернувшихся со временем только усилилась. Деньгами они с Кадиэлом и прочими, конечно же, не делились, откладывая на свои нужды. Да и остальные игроки, и ранее с неохотой дававшие свои гроши подручным Шила, несмотря на то, что происходило это далеко не каждый день и по карману отдельно взятого игрока практически не ударяло, теперь же и вовсе начинали вслух бурчать и возмущаться.

Понять их мог каждый — верхушка авангардистов ничего более не делала. Не открывала территорий, не организовывала походы, не давала жилье. Уйди прямо сейчас все они — и для игроков ничего не изменится. Гильдмастера это очень злило, и он мог подолгу сидеть у своего окна, выходящего на противоположную морю сторону, рассматривая вывешенное на балконах белье и потягивая вино, от которого мысли становились липкими, как виноградный сок.

Андерсен с Гошем, не зная, как выполнять свои военные функции, наведались в гильдию бойцов, куда можно было подрядить воинов с мечниками для тренировок с городскими. Правда, смысла в этом оказалось немного, так как в действительности против более сильного по характеристикам лучшее обращение с мечом не спасало.

Дни тянулись, и у них с Лаурен появилось больше свободного времени. Особенно ночью. Охладев к постели, он брал ее у окна; ее высокая грудь сотрясалась в такт движениям его таза, они держались за руки и смотрели на море, овеваемые потоками ночного ветра, что дул с берега.

Он зарывался в ее волосы, кусал шею, а она сладко стонала, сжимая костяшки его рук добела. После они, с высохшими ртами, напивались водой из кувшина и падали на кровать. И долго разговаривали в темноте. Потом, отдохнув, Лаурен прикосновениями вновь возбуждала в нем интерес, и он брал ее опять, то ведя сверху, то повинуясь снизу. Иногда он бывал груб, но ей и это нравилось. Ей все нравилось. А потом они наконец засыпали сном младенцев, сном первобытных человеческих предков, что спали не под крышами, но под небом, и жили не по законам, но по совести, и оттого сердца и мысли их пребывали в чистоте, а сон крепко сковывал тело до самого утра.

Эти времена Ноэль поклялся не забывать никогда.