Исход

Жизнь — чудесная штука, когда тебе семь лет и твой папа — знаменитый профессор Иоганн Клемент, а в Кельне как раз карнавал. Карнавал дело хорошее, но еще лучше — прогулка с папой. Даже в будни. Можно пройтись под липами вдоль Рейна, забрести в зоопарк, где самые замечательные на свете обезьяны, а можно прогуляться к собору и поглазеть на башни, доходящие чуть ли не до самого неба. Лучше же всего отправиться утром с папой и Максимилианом в городской парк. Максимилиан — самая замечательная собака в Кельне, несмотря на то, что у него несколько странная внешность. В зоопарк с ним, конечно, нельзя.

Иногда берут на прогулку и Ганса, но с младшими братьями столько хлопот…

И коль уж ты такая хорошая девочка, то ты любишь, конечно, маму тоже. И тебе хочется взять ее на прогулку вместе с папой, Гансом и Максимилианом, но мама опять беременна и последнее время чувствует себя неважно. Хорошо бы родилась сестричка, хватит и одного брата.

По воскресеньям все, кроме бедняжки Максимилиана — он остается, чтобы охранять дом, — садятся в машину, и папа везет их вдоль Рейна к бабушке в Бонн. Каждое воскресенье у бабушки собирается толпа дядей, теток, двоюродных братьев и сестер, а бабушка готовит массу вкусных вещей.

Скоро, когда настанет лето, они отправятся в путешествие на север или в Шварцвальд, а то и в Баден-Баден с фонтанами и Парк-Отелем. Какое смешное название «Баден-Баден»!

Профессор Иоганн Клемент — ужасно важное лицо. В университете все снимают перед ним шляпу, кланяются и улыбаются.

— Доброе утро, герр доктор!

По вечерам приходят другие профессора с женами, а иногда еще человек пятнадцать — двадцать студентов, и в папиной комнате тогда негде повернуться. Они поют, спорят и пьют пиво всю ночь напролет. Когда у мамы еще не было живота, она с удовольствием шутила и танцевала с ними тоже.

Сколько на свете чудесных вещей, ощущений, запахов и звуков для счастливой девочки семи лет!

Всего же лучше редкие вечера, когда нет гостей, а у папы — ни работы, ни лекций; тогда вся семья собирается у камина. Господи, какое это счастье сидеть у отца на коленях, глядеть на пляшущий огонь, ощущать запах его трубки и слушать его мягкий низкий голос, читающий сказку.

В тридцать седьмом-тридцать восьмом происходило много странного, непонятного. Люди словно боялись чего-то, говорили шепотом, — особенно в университете. Но все это забывалось, когда наступал карнавал.

Профессору Иоганну Клементу было над чем поразмышлять. В дни повального безумия нужна ясная голова. Клемент был убежден, что течение событий в человеческом обществе подчиняется таким же непреложным законам, как приливы и отливы. Бывают приливы страстей и ненависти, даже полнейшего безумия. Но, достигнув высшей точки, они низвергаются вниз, обращаясь в ничто. В этом беспокойном океане барахтается, все человечество за исключением небольшой горстки людей, обитающих на таком высоком острове, что о него разбиваются все приливы и отливы истории. Университет, рассуждал Иоганн Клемент, — как раз такой священный остров.

В средние века тоже был прилив ненависти, крестоносцы поголовно истребляли евреев. Однако время, когда на евреев возлагали вину за великую чуму или отравление христианских колодцев, прошло. В эпоху Просвещения, после французской революции, христиане сами разрушили стены гетто. В это новое время евреи и величие Германии неразрывно связаны между собой. Евреи подчинили собственные интересы высшим интересам человечества и ассимилирова-лись в обществе. И каких великих людей дали миру! Гейне, Ротшильд, Маркс, Мендельсон, Фрейд. Этот список можно продолжать без конца. Как и Иоганн Клемент, они прежде всего и больше всего были немцами.

Антисемитизм так же стар, как человечество, рассуждал Иоганн Клемент. Он есть часть бытия, чуть ли не естественный закон. Менялись только его степень и разновидности. Конечно, лично ему жилось гораздо лучше, чем евреям в Восточной Европе или в полуварварской Африке. Остроконечные шапки, франкфуртский погром — это далекое прошлое.

Пусть Германию захлестывает новая волна антисемитизма, он и не подумает бежать. И конечно же, не перестанет верить, что немецкий народ, с его великим культурным прошлым, рано или поздно покончит с преступными элементами, временно захватившими власть.

На глазах Иоганна Клемента катастрофа следовала за катастрофой. Сначала чудовищные слухи, потом намеки и обвинения в печати, затем бойкот и откровенные издевательства — избиения, выдергивание бород, ночной террор штурмовиков в коричневых рубашках, наконец, концентрационные лагеря.

Гестапо, СС,*СД… Каждая немецкая семья оказалась под неусыпным взором нацистов, тиски сжимались все сильнее и сильнее, пока не был задушен последний хрип сопротивления.

Тем не менее профессор Иоганн Клемент, как и большинство евреев в Германии, продолжал верить, что лично ему ничего не угрожает. В этом университете преподавал еще его дед. Это был его, Иоганна Югемента, остров, его святая святых. Он полностью считал себя, немцем.