Исход

Апгрейд упрямо молчал, и я плюнул на осторожность. Пусть радиация, мы все равно уже должны ею пропитаться с ног до головы. Зато видно вокруг хорошо, а к нам трудно подкрасться.

Витька был недоволен, что расположились мы на цементном покрытии, а не на рыхлой земле, которую можно копать — к примеру, вырыть ямку для очага или отходов. Но я отказался уезжать ближе к лесу, откуда может выскочить какая-нибудь чупакабра. Если на нас навалится легион Уродов, открытая местность не особо поможет, но отдыхать вдали от зловещих заброшенных зданий и темных лесных чащ комфортнее чисто психологически.

Мы воздвигли палатку, вбив черенки в щели между цементной плиткой, развесили гирлянды, электрическую цепь подключили к чудо-батарее Решетникова. Расставили складные стулья, уселись и наблюдали, как постепенно темнеет, как высыпают первые звезды и над изломанной линией горизонта поднимается молодая луна. Задул и вскоре стих легкий ветерок, принесший вечернюю свежесть.

Некоторое время молчали, думая каждый о своем. Наконец Витька спросил:

— Слушай, Олесь, если ты из другого мира, то с кем я тогда дружил все это время? С кем мы… э-э-э… лут собирали?

— С другим человеком.

— Получается, он меня тоже бросил?

— Не “тоже”, не накручивай, — набычился я. — Я тебя не бросал. А моего предшественника, скорее всего, схватили и отправили на каторгу.

“Или расстреляли в темном уголке”, — подумал я, но не стал высказываться.

Витька помрачнел, насупился, засопел.

— Что? — буркнул я. — Загорелось его спасать?

— Мы с ним планировали бежать, — сказал Витька. — С ним долго готовились. А ты… явился на готовое.

При этих словах он вжал голову в плечи, словно ждал, что я вскочу и буду его молотить кулаками.

Но я хихикнул и сказал:

— Вот такой подонок попался тебе в спутники! Терпи.

Уголок губ у Витьки изогнулся кверху.

— Терплю.

Я откашлялся.

— Согласись, со мной весело, по крайней мере. Бывший Олесь, или как его там, был мрачным и хмурым. Я же не такой, да? Хотя… наверное, ты все равно ненавидишь меня.

— Я тебя не ненавижу, — возразил Витька. — Ты поссорился с Модератором и в карцер загремел — на это подонки, которых надо ненавидеть, не пойдут. Подонки с Модераторами бы обнимались и жопу им целовали.

— Как Даша?

— Даше приходится с ее работой-то. И без мужика. У нее муж был, Серега, хороший, справедливый мужик. На каторгу загремел.

Я привстал.

— Да ну? Она мне не говорила.

— А с чего бы ей об этом говорить?

— За что его на каторгу?

— Он как ты был.

— Понял.

— Серега перед каторгой на допросе уверял Админа, что Даша с ним постоянно ссорилась, не одобряла его поведение. Поэтому ей рейтинг не сильно сняли. А то бы не смогла работать в столовке, на рудники бы упекли.

— Спас ее, получается?

— Ага.

После паузы я спросил:

— С каторги возвращаются?

Несмотря на сумерки, я рассмотрел выразительный взгляд Витьки. И понял без слов.

Вздохнув, я встал, поправил неразлучный автомат, взял железнодорожный фонарь (он светил во все стороны, а не узким лучом) и пошел за границу гирлянды.

— Ты куда? — встревожился Витька.

— Посрать надо.

— Далеко не уходи.

— И че, прям здесь сесть? Чтобы воняло всю ночь? Тут цемент, не прикопаешь.

Витька что-то заворчал, но я не слушал. Быстрым шагом отошел к краю кратера. Царила тишина, стояли синие сумерки, узкий серп луны светил еле-еле, зато фонарь разгонял полумрак на десяток метров вокруг. Скоро луна увеличится, и ночи будут намного светлее. А потом опять непроглядными…

Я оглянулся — освещенный гирляндой лагерь совсем близко, Витька пристально глядит мне вслед, видит свет моего фонаря. Нет, так не пойдет. Я не страдаю избытком щепетильности, но облегчаться в ярких лучах фонаря под бдительным взором малолетнего друга — это “ту мач”.

Я спустился по склону кратера мимо кустов, растущих из трещин стеклянистого вещества, стараясь не поскользнуться и не свернуть шею. Добравшись почти до кромки воды — склоны здесь были небольшие, — поставил на землю фонарь и сделал свое нехитрое дело. После этого помыл руки в озерце — вода не совсем чистая, но для гигиенических процедур сойдет, пить я ее не намерен.

Когда поворачивался, чтобы отойти от воды, одна нога скользнула-таки на мокром “такыре”. Я не упал, но мотнулся всем телом и другой ногой нечаянно пнул фонарь, который не замедлил свалиться прямо в воду. Булькнуло, фонарь погрузился на мелкое дно, продолжая светить, но на берегу сразу опустилась темнота.

Чертыхаясь, я потянулся за фонарем. Он лежал вроде бы совсем неглубоко. Но вода искажала перспективу — дотянуться не удавалось. Я чуть не свалился.

Что-то легко коснулось шеи, ощущение было такое, будто кто-то щекотал меня травинкой. Я отмахнулся, развернулся, вскидывая ствол — в полумраке прочь отлетела небольшая тень.

Надо возвращаться. Без света лучше долго не оставаться. Черт с фонарем, завтра выловлю, при свете дня.

Потопал наверх, но одолела неожиданная слабость — в ушах зашумело, в глазах потускнело сияние луны. Стало дурно. Не удержавшись, я сел на склон, потряс головой.