Исход

И плакала Земля под сводом небесной равнодушной тьмы. Рокот взрыва, кажется, вот-вот разорвёт ткань мироздания. Чей-то голос шепчет. Удивительно: голос слышится сквозь гром и залпы орудий. Мягкий голос, не мужской и не женский, шепчет. Пока мы умирали. Долго сдаваясь милости судьбы.

Но мне уже всё равно. Мне невыносимо… я больше не могу. Я сдаюсь. Сдаюсь боли, и боль отступает. Сдаюсь страданиям. И они уходят. Вместе с ними покидают разум и муки совести. Как же они нелепы, эти муки, перед вечным светом. И вновь голос… я слышу его. Среди далёких звёзд Вселенной дворец построил хан. Я слышу голос и не чувствую тела. Только шёпот, свет и невыносимая лёгкость… Нетленный собрав из душ его покров. Покров из душ. Для дворца во Вселенной. Смотрю со стороны, как моё изувеченное тело несут сквозь огненное зарево. Но мне всё равно. Тело мне больше не нужно: без него, оказывается, удивительно легко. Я даже смогу построить дворец, как хан, во Вселенной. Всё остальное – неважно. Не важно. Чувств не осталось – мир наполняет тёплая искрящаяся пустота… Пустота обнимает меня, протягивает мне руку. И я тянусь в ответ. Взрывы растворяются в сияющем зареве вечности…

Безмолвный крик режет лёгкие, и я открываю глаза: за бронированным стеклом танка – пустыня. Безликая, сливается с пронзительно-синим небом. Волшебную картину безмятежного бытия портит едва видимый в небе силуэт гигантской сферы. Они. Они следят. Следят за нами. Мне становится паршиво, и я отворачиваюсь. Я вновь уснула в дороге и вновь увидела тот же кошмар.

Смотрю на соседей: многие спят, кто-то читает на планшете. Пехотиннец в переднем ряду слушает музыку. Улыбаюсь: в такие мгновения кажется, что ещё не всё потеряно. Хотя музыку давно никто не пишет.

– Всё хорошо? – кладёт руку на моё плечо сосед: мой косматый стрелок. Он всё ещё собирает волосы в хвост, когда большинство бреется налысо. Так легче, когда запасы воды на исходе. Хотя я тоже ношу волосы. Не знаю почему. Наверное, потому что это нравилось Рустаму. Стрелок старше меня, ему почти сорок. Хороший человек, надёжный. Виктор зовут.

– Да, – киваю, а сама себе не верю.

– Снова кошмар, Кира?

Молча киваю. Виктор – единственный, кому я кроме Рустама доверила свой ужасный сон. Рустам… Сколько лет прошло с нашей последней встречи? Месяц, год, десять? С тех пор, как меня сделали пилотом, я тебя не видела. А ведь я любила тебя… И сейчас, наверное, люблю.

– Ты разобрала, о чём шептал голос? – спрашивает Виктор.

– Да, – отвечаю и стараюсь улыбаться. – Это было стихотворение. Про хана.

Виктор удивляется:

– Расскажешь?

Я тихо читаю два четверостишия и смотрю на Виктора. Он глядит куда-то в другой мир.

– Красиво, – шепчет. – И по-нашему, тотально.

– Может, ты знаешь автора?

Стрелок отрицательно качает головой:

– Когда доберёмся до Аркама Два, я попрошу Ли, историка, посмотреть в Библиотеке. Он мне за пиво должен. Целую бутыль святого напитка на него потратил!

Смеюсь. Пиво. Отголосок прошлого. В столовой иногда можно получить синтетическое безалкогольное пиво. Правда, мне оно не нравится. Интересно, какое было пиво раньше? Наверное, оно было настоящим, как и мир. Хотя… Меня до сих пор мучают загрузки истории. Был ли наш мир когда-нибудь настоящим?

Вновь смотрю в окно бронехода. Вблизи песок смешивается в единую массу, а вдали превращается в застывшие волны. Барханы очень похожи на волны. Вот бы посмотреть на настоящее море, вдохнуть его легендарный запах. Сейчас половина планеты затоплена, половина – умирает от засухи. Я не видела умирающие моря, но, говорят, жуткое зрелище. Берега завалены гниющей рыбой, водорослями и мусором. Вода – чёрное радиоактивное месиво. Как же хочется увидеть ту синюю настоящую безбрежную водную гладь, которую иногда показывают в старых фильмах. Посмотреть, как синева моря сливается с небесной у горизонта… Кино. Вот было время-то: люди снимали кино. Удивительно. Как же нужно жить, чтобы тратить своё время на создание иллюзий. Красивых, конечно, но иллюзий. Знаю, тогда было другое мышление. Другое сознание. В те времена люди не выживали, они жили. Как же хочется жить. И как же тяжело это делать.

Бронеход сбавляет скорость: ковчег. Надо бы радоваться, что мы добрались живыми, но меня вновь сковывает тоска. Каждый раз, когда отправляюсь на задание в другую базу, тайно надеюсь встретить его. Хотя, знаю, это невозможно. Но… Среди беженцев или новобранцев. А может, замечу знакомую фигуру на вылазке в пустыню, среди каравана цыган. Но у Вселенной, видимо, другие планы на наш счёт. Самое ужасное, я даже не помню его лица. Не помню лица человека, которого люблю. Да. Я до сих пор его люблю. Я помню лишь счастье: короткое и яркое, будто из того мира, где всё ещё снимают кино.