Исход

Больше всего Китти тревожило обстоятельство, которое она не могла объяснить. На Кипре она совсем уже решила не работать на этих странных людей, а потом увидела Карен… Теперь, накануне отъезда, — история с Ари. Совпадение это или вмешательство в ее судьбу какой-то высшей силы? Как ни отгонял здравый смысл Китти эту фантастическую идею, она ей не давала покоя. Она чувствовала над собой власть Палестины и боялась этого.

Благодаря ее заботам Ари быстро поправлялся. Что ни говори, думала Китти, он необыкновенный человек. Боли, которые ему пришлось вынести, убили бы любого другого. К концу четвертого дня она уменьшила дозу морфия. Убедившись, что рана заживает, а инфекции опасаться нечего, перестала вводить пенициллин.

На пятое утро Ари проснулся и захотел помыться и побриться. Но чем оживленнее он становился, тем глубже Китти уходила в себя. Она отдавала распоряжения сухо и официально, как сержант новобранцу, и расписала Ари план лечения на следующую неделю, будто они чужие люди.

— Надеюсь, к концу недели отпадет надобность в морфии. Я требую, чтобы вы начали упражнять ногу и двигали ею как можно больше. Но помните: нужно соблюдать осторожность — шва-то нет.

— А когда я смогу ходить?

— Без рентгена сказать трудно. Думаю, что в кости лишь небольшая трещина. Если бы были осколки, боль бы не прошла. Но на ноги вы сможете встать не раньше чем через месяц.

Ари легонько присвистнул.

— Я уйду ненадолго, — сказала она. — Вернусь через полчаса.

— Китти, подождите минуточку. Вы были очень добры ко мне, берегли меня, как ангел. Но сейчас вы почему-то злитесь. В чем дело? Я что-то сделал не так?

— Я просто устала, очень устала. Пять ночей почти не спала. Увы, но я не в силах ни спеть, ни сплясать, чтобы вас повеселить.

— Вы, верно, жалеете, что сюда приехали.

— Да, жалею, — ответила она тихо.

— Вы ненавидите меня?

— Ненавижу? Кажется, я достаточно ясно дала понять, что именно чувствую к вам. Оставьте это, пожалуйста. Я устала.

— Тогда в чем же дело? Вы должны мне сказать.

— Я презираю себя за то, что неравнодушна к вам. Будут еще вопросы?

— У вас очень сложный характер, Китти Фремонт.

— Какой уж есть.

— Почему мы с вами постоянно воюем, наступаем друг на друга, маневрируем, отступаем?

Китти пристально посмотрела на него:

— Может быть, потому, что я не привыкла жить по вашим первобытным правилам: вы мне нравитесь, я вам тоже, давайте ляжем в кровать. В уставе Пальмаха, где-то на странице четыреста сорок четвертой, у вас, наверное, записано: девушки не должны ломаться. Женщины Палестины, будьте передовыми! Если вы кого-нибудь любите, ложитесь с ним.

— Мы не ханжи.

— А у меня не такие передовые взгляды, как у Иорданы или у вашей бессмертной Дафны.

— Замолчите! — закричал Ари. — Как вы смеете думать, что моя сестра или Дафна — шлюхи? Иордана любила в жизни только одного мужчину. Что плохого в том, что она спит с ним, если неизвестно, доживут ли они до конца недели? Вы думаете, я не предпочел бы жить мирно в Яд-Эле с Дафной вместо того, чтобы подставлять ее под пули и ножи бандитов?

— А я вот живу не ради благородных целей. У меня все очень просто, Ари. Если я люблю мужчину, я должна знать, что нужна ему.

— Да бросьте, — ответил Ари. — Разве я не давал вам понять, что вы мне нужны?

Китти горько засмеялась.

— Да, я вам была нужна, Ари. Я вам нужна была на Кипре, чтобы проносить из Караолоса липовые документы, а теперь — чтобы вытащить пулю из вашей ноги. Кстати, у вас поразительно трезвый ум. Вы были тяжело ранены, терпели страшную боль, но, кажется, предусмотрели решительно все: погрузить детей в машину, чтобы не вызвать подозрений, не брать лекарств. Вам не я была нужна, Ари, а тот, кто сумеет обмануть бдительность англичан. Но я вас не виню. Я сама во всем виновата. У каждого свой крест, а мой крест, по-видимому, — вы, хотя я не могу нести его с вашей сабрской стойкостью.

— И это дает вам право относиться ко мне как к зверю?

— Вы и есть зверь. Бесчувственный и настолько одержимый вторым Исходом Израиля, что забыли, каким должен быть человек. Вы не знаете, что такое любовь, и умеете только воевать. Хорошо же, Бен Канаан, я тоже буду воевать. Я ударю вас и забуду. Навсегда.

Она стояла, наклонившись над кроватью, и слезы гнева туманили ее глаза. Ари лежал молча.

— Когда-нибудь вам действительно кто-то станет нужен, и это будет ужасно: вы же не способны просить о помощи.

— Вы хотели куда-то идти? — спросил Ари.

— И пойду. Можете меня больше не ждать. Сестра Фремонт сделала свое дело. Через пару дней придет кто-нибудь из Пальмаха. Ничего с вами не станется.

Она резко обернулась и распахнула дверь.

— Китти, вы тут много наговорили, но я так и не понял: каким все-таки должен быть ваш герой?

— Он должен уметь плакать. Мне жаль вас, Ари Бен Канаан.

В то же утро Китти уехала из Далият-эль-Кармеля.

ГЛАВА 19

Два дня Брюс Сазерленд ждал Китти в гостинице «Сион» в Хайфе. Никогда она еще не была так рада встрече с ним, как теперь. После ужина Сазерленд повез ее в Гар Гакармель, еврейский район города, расположенный на склонах Кармеля.