Он взял ее на руки, как всегда, понес в комнату и включил настольную лампу. Ааге поиграл с нею, пощекотал, Максимилиан тоже вскочил на кровать, она смеялась до колик в животе. Затем залезла под одеяло и помолилась.
— Благослови, Господи, маму и папу, и Ганса, и моего нового братика, и всех моих дядей и теток, двоюродных братьев и сестер.. Благослови, Господи, Хансенов — они такие хорошие — и благослови обоих Максимилианов.
— Я посижу с тобой, — сказала Мета, войдя в детскую.
— Спасибо, не нужно. Максимилиан посидит со мной.
— Доброй ночи, дорогая.
— Ааге!
— Да?
— Датчане тоже ненавидят евреев?
«Дорогой доктор, дорогая госпожа Клемент!
Неужели прошло уже шесть недель, как Карен у нас? Какой она удивительный ребенок! Ее учитель говорит, что она занимается прекрасно. Просто поразительно, с какой легкостью Карен усваивает датский. Наверное, это потому, что она проводит много времени со сверстниками. У нее уже куча подруг.
Зубной врач посоветовал нам удалить у нее молочный зуб, чтобы легче вырос новый. Пустяковое дело. Мы хотим, чтобы девочка брала уроки музыки. Мы еще напишем вам об этом обстоятельнее…»
К письму была приложена записка от Карен, написанная печатными буквами:
«Дорогие мама, папа, Ганс, Максимилиан и мой новый братик! У меня нет слов, чтобы сказать, как я соскучилась по всем…»
Зимой по Лимфьордену бегают на коньках, можно строить снежные дворцы, кататься на санках, а потом сидеть у камина, пока добрый Ааге докрасна растирает тебе замерзшие ноги…
Зима прошла, Лимфьорден освободился ото льда, все зазеленело и расцвело. Настало лето, и они поехали в Блохус, к Северному морю, катались там на парусной лодке. Однажды забрались чуть ли не на сотню миль в открытое море.
Жизнь у Хансенов была разнообразная, полная событий. У нее появились подружки, ей нравилось ходить с Метой на полный резких морских запахов рыбный базар, торчать вместе с ней на кухне, учиться печь пироги. Мета была мастерицей на все руки: она и шила, и уроки помогала готовить, и с любовью ухаживала за нею, когда Карен схватит, бывало, грипп или ангину.
Ааге всегда улыбается, всегда готов взять ее на руки, он почти такой же добрый и умный, как папа. Правда, когда надо, он умеет быть и ужасно строгим.
Однажды Ааге позвал Мету к себе в кабинет, у Карен был как раз урок танцев. Он был бледен и взволнован.
— Мне только что сообщили из Красного Креста, — сказал он жене. — Они все исчезли. Бесследно. Вся семья. Я все перепробовал. Не могу узнать, что там делается.
— Ты думаешь, Ааге?..
— Что тут думать? Их всех отправили в концлагерь… если не хуже.
— О, Господи!
Они так и не смогли заставить себя сказать Карен, что ее родные исчезли. Карен что-то заподозрила, когда не стало писем из Германии, но боялась задавать вопросы. Она любила Хансенов и во всем доверяла им. Инстинкт подсказывал ей, что, раз они сами не вспоминают про ее семью, у них есть на то причины.
С ней происходило что-то странное. Карен, конечно, очень скучала по родным, но образы папы и мамы как-то все больше бледнели и расплывались. Когда восьмилетний ребенок так надолго разлучается с родителями, вспоминать их становится все труднее и труднее. Иногда Карен хотелось заплакать от того, что она так смутно помнит их.
Спустя год она с трудом могла представить себе времена, когда она еще не была Карен Хансен, датчанкой.
В Европе шла война, и прошел год с тех пор, как Карен приехала к Хансенам. Она пела своим звонким, как колокольчик, голосом рождественский гимн, а Мета аккомпанировала ей на рояле. Потом Карен подошла к шкафчику в своей комнате, где спрятала рождественский подарок, который собственными руками сделала в школе. Она гордо поднесла им пакет, на котором печатными буквами было написано: «Маме и папе от дочери Карен».
Предательская ночь. Сквозь утренний туман на датских границах послышался страшный топот солдатских сапог. На рассвете по затянутым туманом каналам потянулись баржи, набитые солдатами в серых касках. Немецкая армия бесшумно, с методичностью робота пересекла границу и растеклась по всей Дании.
Карен и ее одноклассники смотрели на небо, почерневшее от самолетов, которые один за другим садились на аэродром Аалборга.
Растерянные люди заполнили улицы.
«Говорит датское радио. Сегодня в 4.15 немецкие вооруженные силы перешли наши границы в районе Сэда и Крусса!»
Ошеломленные молниеносной оккупацией датчане не отходили от радиоприемников в ожидании, что скажет король Христиан. Вскоре пришло сообщение: Дания капитулировала без единого выстрела. Трагедия Польши научила датчан: сопротивляться бесполезно.
Мета Хансен забрала Карен из школы и приготовилась бежать на Борнхольм или на какой-нибудь другой отдаленный остров. Ааге успокоил ее, уговорил остаться и подождать. Пройдут недели, даже месяцы, прежде чем заработает немецкая администрация.