Исход

— Все в порядке, Марк, дай досказать. Я долго стояла и смотрела в это зеркало… не помню, сколько. Поняла, что опустилась на самое дно. Дальше некуда. И тогда я почувствовала, что это конец. Парень лежал в забытьи — странно, я даже не помню, как его звали. Я увидела его бритву в ванной и увидела газовый кран. Потом долго стояла у окна и смотрела с десятого этажа вниз на тротуар. Это был конец, но у меня не хватало сил принять его. И тут произошло что-то странное, Марк. Вдруг я поняла, что буду жить, жить без Тома и Сандры. И как только я это поняла, боль исчезла.

— Китти, дорогая! Я так долго искал тебя, мне так хотелось помочь тебе!

— Знаю. Но наверное, я должна была сама справиться со всем этим. Я вернулась к своему делу и вся ушла в работу. Когда война в Европе кончилась, приняла этот греческий приют. Пришлось работать круглые сутки; как раз то, что мне нужно — работать до изнеможения. Марк, я… я сотни раз принималась писать тебе. Но все же почему-то боялась этой минуты. И я рада теперь, что она уже позади.

— А я рад, что нашел тебя, — сказал Марк.

Она круто обернулась и посмотрела ему в лицо:

— Вот и вся история Китти Фремонт.

Марк взял ее за руку, и они зашагали по молу обратно к набережной. Из гостиницы доносилась музыка.

ГЛАВА 4

Военный комендант Кипра, пятидесятипятилетний бригадный генерал Брюс Сазерленд сидел за массивным письменным столом в своем доме на углу Гиппократа в Фамагусте. Если не считать некоторых предательских признаков — наметившегося брюшка, седины в висках, — он выглядел моложе своих лет. Выправка сразу выдавала военного. Раздался резкий стук в дверь, и вошел адъютант, майор Фред Колдуэлл.

— Добрый вечер, Колдуэлл. Уже вернулись из Кирении? Садитесь. — Сазерленд отодвинул бумаги, потянулся и положил очки на стол.

Он выбрал на полочке прямую английскую трубку и, погрузив ее в коробку с данхилловской смесью, стал набивать табаком. Колдуэлл взял сигару, поблагодарил, и вскоре комната наполнилась дымом. Сазерленд надавил на кнопку звонка, и в комнату вошел слуга-грек.

— Два джина с тоником.

Сазерленд встал и вышел из-за стола. На нем была темно-красная домашняя бархатная куртка. Он удобно устроился в кожаном кресле у доходящих до самого потолка книжных полок.

— Видели Марка Паркера?

— Да, сэр.

— И что вы думаете?

Колдуэлл пожал плечами.

— Формально к нему не придерешься. Он следует в Палестину… Здесь остановился, только чтобы повидаться с этой американкой, медсестрой Китти Фремонт.

— Фремонт? Ах да, симпатичная женщина, с которой мы познакомились у губернатора.

— Я и говорю, сэр. Вроде бы все выглядит вполне невинно. Однако Паркер — журналист, и я никогда не забуду, какие он нам доставил неприятности тогда в Голландии.

— Ну, будет вам, — ответил генерал. — У кого во время войны не было ошибок? А он случайно наткнулся на одну из них. К счастью, мы победили, и я не думаю, чтобы кто-нибудь помнил еще об этом деле.

Слуга принес джин.

— Ваше здоровье!

Сазерленд поставил стакан и погладил вислые, как у моржа, усы. Колдуэлл не унимался.

— Сэр, — сказал он, — если Паркер что-нибудь почует и начнет разнюхивать… Не считаете ли вы, что следовало бы поручить парочке ребят из Си-Ай-Ди присмотреть за ним?

— Послушайте, Фред, оставьте Паркера в покое. Стоит ограничить газетчика хоть в чем-то, и вы разворошите осиное гнездо. Репортажи о беженцах сегодня не в моде, и я не думаю, что здешние лагеря вызовут у него интерес. Тем более не следует возбуждать его любопытство какими бы то ни было ограничениями. Ваш сегодняшний визит к нему был ошибкой.

— Но, генерал, после той истории в Голландии…

— Принесите шахматный столик, Фредди!

Сазерленд произнес «Фредди» так, словно давал понять, что разговор на эту тему закончен. Колдуэлл что-то пробормотал себе под нос, и они сели играть. Сделали несколько ходов, но Сазерленд видел, что его помощник чувствует себя не в своей тарелке. Он отложил трубку и откинулся в кресле.

— Колдуэлл, я уже пытался разъяснить вам, что здесь не концентрационные лагеря. Беженцы просто находятся в Караолосе до тех пор, пока эти тугодумы в Уайтхолле не решат, как им быть с мандатом на Палестину.

— Но ведь эти евреи такие беспокойные, — проворчал Колдуэлл. — Все-таки немного доброй старой дисциплины, по-моему, им бы не помешало.

— Нет, Фредди, в данном случае нет. Эти люди не преступники, и симпатии всего мира на их стороне. Наше с вами дело — только чтобы не было бунтов, насилия или еще чего-то, чем могла бы воспользоваться враждебная пропаганда. Вы меня поняли?

Колдуэлл не понимал. Ему казалось, что генералу следовало бы быть с беженцами построже, черт возьми. Но с генералами не спорят, если только ты сам не генерал повыше. Все это было так запутано. Колдуэлл двинул пешку.

— Ваш ход, сэр, — напомнил он и поднял голову от доски. Сазерленд, казалось, забыл и об игре, и о нем самом. В последнее время это случалось с ним все чаще.

— Ваш ход, сэр, — повторил Колдуэлл.