Исход фараонов (тайны Моисеева Исхода)

Все происшедшее с Моисеем может быть растолковано и в более обыденном русле. Накидки на лице издавна надевали египетские жрецы, когда выходили из Святая святых своих храмов, чтобы донести публично о тех или иных наказах своих богов. Что касается свечения, то “светилось” не только лицо Моисея, подобный же свет излучали и сами каменные скрижали. Излишне даже говорить, что способностью “светиться” особым сиянием было наделено все (кто или что), удостоенное Божьей благодати. Тот же Грэм Хэнкок в другой своей книге “Зеркало небес” рассказывает очень интересную историю про сына Рамзеса II принца Сутнау (а это время жизни самого Моисея!). Наиболее полно она приводится в книге Уоллиса Баджа «Египетская магия», откуда ее и позаимствовал Хэнкок. Сетнау искал книгу, написанную собственноручно богом мудрости Тотом (Гермесом Трисмегистом). В ней, как считалось, излагались все знания о Мире, прочитавший эту книгу становился бессмертным и жил «миллионы лет». Тот увековечил свою мудрость на 42 каменных пластинах (тех же скрижалях) в надежде, что далекие потомки, достойные владеть ею, найдут книгу и распорядятся ее содержимым во благо. Когда после долгих поисков, Сетнау со своим братом нашли тайный вход в древнюю гробницу, где хранилась книга, и спустились туда, они увидели, что все помещение залито ярким светом, исходившим от книги. Как тут не вспомнить про светящиеся скрижали Завета Моисея! Моисей, как бывший египетский жрец, наверняка хорошо знал эту историю, неважно сейчас насколько достоверную; по примеру Тота он высек свою мудрость на двух каменных пластинах (40 дней вполне достаточный срок, чтобы справиться с такой работой в одиночку), а затем смазал их, равно как и свое лицо, неким составом, придающим свечение любой обработанной им вещи. Египетские жрецы слыли искусными доками в приготовлении разных смесей-хамелеонов, недаром вся алхимия берет свое начало в их пытливых изысканиях на этом поприще. О книгах Тота говорится то же самое: они были покрыты неизвестным составом, предохраняющим от порчи, этому составу, помимо всего прочего, ничего не мешало заодно и «светиться».

Несмотря на многие заимствования из верований древних египтян, Моисей в почитании Яхве ввел одно уникальное новшество, дотоле никем не испробованное, – табу на изображение Бога, ибо по словам самого Господа, «нельзя увидеть Его и остаться в живых». Моисей сделал очень смелый шаг, с далеко идущими последствиями. Мировоззрение той эпохи требовало зримого воплощения бога в мире смертных, будь то облик человека, животного, растения или простого каменного столба. Что же подвигло Моисея на столь неординарный поступок? Даже с высот нынешних представлений о мире трудно вообразить то, чего вообразить нельзя. Разум же постоянно стремится к ясным образам познаваемого предмета. В итоге, Бог Моисея уводит нас в познании Своем в бесконечность. Вряд ли Моисей сам до конца понимал это, если вообще понимал. Я позволю себе немного крамольную и несерьезную мысль, что Яхве стал запретным для воплощения, поскольку Моисей просто не знал, как представить его окружающим; уже в то время люди наделили даром божественного проявления все, что только можно: от звезд на небе и песчинок на морском дне до причудливых, лишенных материи, образов нездорового сознания.Если отбросить шутки в сторону, нетрудно разглядеть истоки Моисеева новшества в воззрениях Гермеса Трисмегиста, чьи труды он, видимо, почитывал  задолго до Исхода; легендарный открыватель всех знаний в изложении древнего грека Стобея изрек однажды: «Постигнуть Бога трудно, передать же Его невозможно даже тому, кто способен Его постигнуть». И хотя Гермес призывал к почитанию изваяний богов, поскольку именно в них они обитают, когда присутствуют на земле, а Моисей, наоборот, боролся с идолопоклонством, наверное, этим отторжением статуй он и совершил, вольно или невольно, мировоззренческую революцию, с одной стороны всячески подчеркивая безысходность попыток увидеть и познать Бога, а с другой раздул с особой силой вечный огонь стремления достичь невозможного.