С Роном же Гарри, наоборот, по видимости сблизился. Даже в шахматы иногда играл и слушал вполуха, параллельно читая какую-нибудь интересную книгу, все те глупости, что нес Уизли. Это действительно были настоящие глупости, потому что Рон пересказывал своими словами всю ту пропагандистскую чушь, которую во время семейных обедов озвучивал его отец. При этом понимал он из того, о чем говорит, в лучшем случае чуть больше половины, но, скорее всего, все-таки меньше, гораздо меньше, вследствие чего сильно искажал то, что хотел донести до «дружищи Гарри». Однако Поттер терпел, он только стал внимательнее читать «Ежедневный пророк» и не забывал задавать правильные вопросы некоторым
Танцевать Гарри не пошел, не его это, а вот посмотреть полотна старых мастеров, висевшие на стенах гостиной и смежных комнат, было любопытно. Ни у них дома, ни даже в имении Лонгботтомов магловских картин не было. А между тем, у маглов картины совсем не такие, как у волшебников, но, если сравнивать, например, эти с теми, что висят в Хогвартсе, то в девяти случаях из десяти маглы выигрывают. Волшебники умеют колдовать, а вот картины пишут не слишком хорошо. У кого-то способностей не хватает, а у кого-то техники. И это, в общем-то, понятно. Живопись, как и любой другой вид искусства, требует наличие таланта. Процент же талантливых людей крайне низок, что у маглов, что у магов. И даже, если кто-то из волшебников родился с Даром, ему негде будет учиться писать полотна или сочинять музыку. У магов нет ни академии художеств, ни консерватории, ни университета, в котором обучали бы искусствам. Гарри обо всем этом читал в магловской книге по истории искусства и еще тогда подумал, что кроме юридической школы в Волшебной Сорбонне и отделения целителей при медицинском факультете Венского университета, у волшебников очень мало возможностей к совершенствованию своих способностей и огранке таланта. В магической науке и в зельеварении ученики индивидуально учатся у мастеров. Все, как в средние века, потому что волшебников слишком мало, чтобы открыть хотя бы один университет.
«Хотя в Европе могли бы», — подумал Гарри, вспомнив, что, по приблизительной оценке, в Европе проживает порядка ста пятидесяти — ста шестидесяти тысяч волшебников. И это, не считая огромной магической России, в которой тоже, наверное, живет много ведьм и колдунов. Но все-таки речь не о волшебниках, как таковых, а об искусстве.
Поттер стоял напротив одной из картин и не мог оторвать взгляд от трех граций[11], являвшихся центром ее композиции.
— Конечно, это не мы с сестрами, — хмыкнул кто-то за его спиной, — но то же симпатичные.
Он обернулся и посмотрел на Изабо снизу-вверх, она была почти на голову выше Гарри.
— Я видел похожих женщин, — сказал он, — на картине Боттичелли[12] «Весна». На иллюстрации в книге, конечно, потому что полотно находится в Италии, а я, как ты знаешь, никогда не покидал пределов Англии.
— Эту картину Боттичелли сжег вместе с несколькими другими в состоянии религиозного аффекта[13]. То есть, хотел сжечь, но одна из Энгельёэнов спасла ее, буквально вытащив из пламени. И вот «Три грации» здесь, в нашем доме, а могли просто сгореть.
— То есть, никто не знает, что она уцелела? — задал Гарри закономерный вопрос.
— Мы волшебники, Гарри, о нас тоже никто не знает, — пожала девочка плечами, — и что с того?
— В конце коридора есть дверь, — шепнула через мгновение, указав взглядом на арку входа в коридор. — Прямо за дверью начинается винтовая лестница на второй этаж. Буду ждать тебя наверху через десять минут…
Шепнула и исчезла.
«Она знает заклинание невидимости? — удивился Поттер. — Вот это — да! Ей же всего одиннадцать! Хотя, может быть, поэтому ей не верят?»