Вообще-то, Анна еще не решила, стоит ли игра свеч. К тому же ей было жалко ни в чем не повинных Алису и Невилла, но и спускать Френку его глупость больше не желала. Можно было, конечно, его просто прибить, но это могло позже всплыть и ударить ее уже не откатом, а чем-нибудь похуже. Например, вендеттой, которую может устроить ей подросший Невилл.
— Ты ведь не серьезно? — попробовал сдать назад Фрэнк.
— Отнюдь, — покачала она головой. — Ты хочешь свободы, я тебе ее дам.
— Но такая свобода…
— Ты хотел сказать, что такая свобода хуже смерти? — перебила его Анна. — А чего ты хотел, Фрэнк? На елку забраться и не ободраться? Так не бывает. Ты получил все. Получил из моих рук. Но даже спасибо толком не сказал. Сразу начал «клеймить позором». Так вот, я тебе дала целых два года, чтобы сообразить, что к чему. Но ты этой возможностью не воспользовался. А теперь или так, или никак. Хотя… Знаешь, что? Можно еще самоубиться. Сейчас 14.23. Жду твоего самоубийства до 18.00. Если посмеешь написать в прощальном письме какую-нибудь гадость, придется уничтожить всех, кто его читал. Как тебе вариант?
— Пять минут, — попросил Фрэнк и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.
Думал он долго, но минут через десять, по-видимому, смог сам с собой договориться и дал ответ:
— Я согласен на Непреложный…
«Наверное, нужно было это сделать сразу после излечения, еще два года назад, но мы темные маги бываем такими непоследовательными, что просто оторопь берет!»
Эпизод 4
По новой традиции, установившейся где-то в начале века, рождественские каникулы начинались в Хогвартсе двадцатого декабря. Дамблдор, правда, пытался сдвинуть эту дату ближе к Рождеству, но Попечительский Совет и Визенгамот сделать это пока не позволили. Люди, имея в виду чистокровных волшебников, все еще помнили о Годовом Круге и о Восьми Великих Днях. И один из этих дней — Йоль, праздник Зимнего Солнцестояния. А праздновали Йоль как раз с двадцатого по двадцать третье, хотя в Англии и на севере Европы праздничные ритуалы проводили в ночь на двадцать первое, то есть, уже практически сегодня. Оттого и студентов отпускали двадцатого. Надо было бы на день-два раньше, как делали это до
Впрочем, в старых чистокровных семьях знали, как бороться с этой напастью. Прибыв домой, дети сразу же плотно обедали и шли спать. Будили их ближе к полуночи, поили тонизирующими зельями, и тогда дети, как минимум, школьного возраста, вполне могли провести бессонную ночь вместе со взрослыми. А дочери Анны Энгельёэн заказали себе в этом году еще и крепкий черный кофе без сахара, но с горьким шоколадом. Однако прибыть в Энгельёэн-мэнор девочки должны были все-таки не раньше шести вечера, так что у Анны было вполне достаточно времени, чтобы закончить все свои дела из тех, которыми, кровь из носу, приходится заниматься даже в праздничные дни. Леди же Энгельёэн была как раз из тех, кто не может позволить себе праздности не только в силу характера и привычки, но и потому что от ее решений порой зависят жизни очень многих людей. И, хотя ничего такого «судьбоносного» на этот день не планировалось, он оказался одним из тех, когда узнаются неприятные новости и когда приходится принимать трудные решения.
Веселье началось еще в восемь утра, когда Берси доложил, что, заглянувшая на Пэлл-Мэлл камином леди Блэк, просит о срочной встрече.
«В восемь утра? — отметила Анна. — Значит, что-то случилось поздно вечером или даже ночью. Белла по пустякам тревожить меня в такую рань никогда не стала бы».
— Открой, пожалуйста, леди Блэк камин, — распорядилась она вслух. — И скажи Баре, чтобы добавила на стол еще один куверт[17].