Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма

На третий день пути, почти на середине Черного моря, «Рион» неожиданно остановился; не стало угля, а затем и воды. Радио посылало сигналы помощи. Через несколько часов подошли два американских миноносца, покрутились около нас, но ничем не могли помочь и удалились, успокоив, что ночью к нам подойдет американский крейсер. На корабле не обошлось без заболевших душевно. Одна молодая девушка осматривала каждого своими мутными глазами… искала кого-то?.. Ночью, действительно, прибыл американский крейсер и на буксире потянул наш «Рион». Что мы переживали ночью, Богу известно! Когда «Рион» давал опасный крен, начальство требовало: «Всем на левый борт», а через короткое время снова крик: «Всем на правый борт».

Когда увидели берега Босфора, понемногу стали успокаиваться, а подойдя к Царьграду и увидев Святую Софию, и совсем успокоились. Начали торговаться с турками, окружившими «Рион» своими яликами с грудами круглых белых хлебов. Наших денег принимать не хотели, а требовали драгоценности. За золотой пятирублевик, кольцо или браслет давали 2–3 каравая. Всего было вывезено из Крыма 145 693 человека на 126 судах.

Р. Сазонов {337} Уход {338}

В основу приводимого ниже очерка легло первое классное сочинение, написанное в школе по прибытии в Сербию, — непосредственные и не претендующие на историческую точность воспоминания кадета 7-й роты Севастопольского морского корпуса, покинувшего Россию в конце 1920 года.

Медленно выходили переполненные людьми корабли на внешний рейд Севастопольской бухты. Был вечер какого-то дня в конце октября месяца. В городе были слышны одиночные выстрелы. Далеко за бульварами горела мельница Родоканаки, где были военные склады. Красные блики пожара освещали Корабельную сторону, стены Лазаревских казарм, офицерские флигеля Черноморского флотского экипажа, где еще вчера была наша квартира, и неподвижные ряды «мертвых кораблей» — былых защитников Севастополя. Броненосцы: «Двенадцать Апостолов», «Ростислав», «Три Святителя», славные имена, занесенные на страницы Истории нашего флота. Мы уходили, они оставались в своем гордом и молчаливом спокойствии.

По пристаням, по берегу, на бульварах чернели толпы, провожавшие взглядами и криками двигающиеся по бухте суда. Но Севастополь покидали не только большие корабли. Самые разнообразные маленькие суденышки, перегруженные до отказа вещами и людьми, иногда с досками вместо весел, тоже плыли, как могли, к выходу из бухты.

Пароход «Кронштадт», на котором мне суждено было уйти из России, благодаря своим солидным размерам выходил из Южной бухты одним из последних. На нем находились Севастопольский морской госпиталь, в штат которого был включен мой отец, офицерский состав Черноморского экипажа с семьями, Минно-артиллерийская школа, несколько гардемарин и кадет Морского корпуса (включая и автора), некоторое число кадет различных сухопутных корпусов, Рота особого назначения, под командой капитана Семенова, группа военных летчиков и много других, военных и штатских с семьями и без. Командовал кораблем капитан 1-го ранга, имени которого я не запомнил, но, кроме него, на мостике находились еще… 6 адмиралов, из которых я знал только одного — контр-адмирала Вяткина^{339}

.

Выйдя из бухты, корабли расположились на внешнем рейде, где должны были ожидать сигнала к общему отплытию. К раскачиваемым сильной волной большим судам то и дело подплывали разные катера, баркасы и шлюпки, обитатели которых умоляли принять их на борт. Трапы были спущены, и прием новых пассажиров продолжался до тех пор, пока, по-видимому, в бухте не осталось ни одного предмета, способного передвигаться по воде, кроме неподвижно стоявших французских и английских военных судов, пускавших легкий дымок из своих широких труб. Их экипажи могли с эпическим спокойствием наблюдать за переломом в ходе Российской истории.

Последним сошел по ступеням Графской пристани генерал П. Н. Врангель, окруженный чинами штаба и представителями «союзных» армий. Сразу после данного приказа к общему отходу со всех кораблей послышались звуки церковных песнопений — служили напутственный, последний молебен, перед тем как покинуть Родину. Мы шли на полную неизвестность, на милость так наз. союзников, навстречу мытарствам в чужих нам странах. Но в то время, в моем юном возрасте, все происходившее представлялось мне довольно занятным приключением и никакого страха перед будущим я абсолютно не испытывал, вероятно, потому, что был не один, а с родителями. Новая жизнь в новых странах сулила и новые впечатления. После молебна, уже к вечеру, «караван» в несколько десятков кораблей снялся с якорей.