Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма

Корниловцы носили малиново-черный погон и череп с костями на левом рукаве; марковцы имели черный погон; алексеевцы — черно-белый, дроздовцы — малиновый. Добровольно поступившие в корпус, кроме того, на левом рукаве носили трехцветный шеврон. Это действительно были отборные части и дрались они и отчаянно, и со знанием дела. Хотя они считались пехотными войсками, я не видел ни одного спешенного солдата, все ехали либо в тачанках, либо верхом.

Улицы снова заполнились лошадьми, главная сутолока на этот раз была не у пристаней, туда не торопились, а около ресторанов и кафе, которые в то время в центре Севастополя находились чуть ли не в каждом доме. Народ обстрелянный, добровольцы знали, что неприятель еще далеко, и самым спокойным образом заполняли эти заведения. Ночью они погрузились на пароходы, и утром опять севастопольские улицы стали пустынными; бродили только несчастные голодные лошади. На пристанях тоже никого не было, только на Графской стояли два-три катера, собиравшие редких отставших.

Около полудня мимо нашего дома прошел со свитой Врангель. Он был в черкеске, папахе и мягких кавказских сапогах, с ним шел один пожилой генерал, несколько офицеров и с десяток текинцев личной охраны. Так он прошел по пустынным улицам (по всему городскому кольцу — Нахимовский проспект — Большая Морская — Екатерининская), по-видимому прощаясь с городом, Крымом и всей Россией, в полной тишине и молчании.

Наконец, Врангель свернул к пристани, сел в катер и отправился на крейсер «Генерал Корнилов». Посадка на суда окончилась…

Большевикам не противостояло больше ни одной боеспособной части.

* * *

С момента «амбаркации» белых власть в городе приняла группа местных общественных деятелей во главе с присяжным поверенным Кнорусом. Эта группа с помощью небольшого отряда рабочей милиции, которой белые оставили несколько десятков винтовок, должна была поддерживать в городе порядок до прихода советских войск. Глава группы — Кнорус — был какой-то странной личностью, появлявшейся на сцене при каждой смене власти, а этих смен, как мы видели, с 1917 года было немало. Как только междуцарствие кончалось, так и Кнорус впадал в небытие.

Поддержание порядка было чисто фиктивным: к вечеру первого же дня «безвластия» загорелся большой военный склад на Портовой улице, пожар никто не тушил, но казенное добро и разнообразные продукты очень усердно растаскивались, начиная с английского обмундирования и консервов и кончая спиртом. Не забывали даже арбузы!

Из тюрем были выпущены все заключенные; политические — по вполне понятной причине — смена власти, а уголовные, как ни странно, по той же причине. Предполагалось, что, так как уголовные преступления есть «пережиток» капиталистического строя и вызываются исключительно капитализмом, то с приходом советской власти вся уголовная братия примется за честный труд и поведет праведный образ жизни. Так мы и жили, ожидая лучшего.

Ночью на Соборной улице, в квартале между женской гимназией и штабом крепости, загорелся дом Ророга. Оказалось, что Ророг, старый военный, не выдержал позора, полил квартиру керосином, убил жену, детей, поджег дом и застрелился сам.

В городе было тихо, трамваи не ходили, автомашин не было, извозчики исчезли, магазины и рестораны заперты, функционировал только базар, и то ограниченно, так как крестьян из пригородных деревень не было. Бухта была пуста, белые увели все посудины, которые могли держаться на воде, оставались только мелкие шлюпки и ялики, которые изредка курсировали между Северной стороной и городом. На улицах нет-нет показывался рабочий милиционер с красной повязкой на рукаве и винтовкой за плечом, и опять тишина и покой. Заводы стояли, однако работали предприятия коммунального хозяйства — водопровод, электростанция.

* * *

Я не помню, сколько времени продолжалось такое «райское состояние», день или два, во всяком случае, недолго. Наконец, оно было нарушено страшным грохотом и изредка выстрелами; от вокзала в город въезжал громадный бронеавтомобиль, по размерам он равнялся нынешним 80-местным машинам, а в то время он казался просто чудовищем. Из нескольких бойниц смотрели тонкие стволы пулеметов, и они то и дело давали изредка очередь в воздух, по-видимому, для острастки. Но самое страшное было не в этом. Броня этого фургона была выкрашена в цвет хаки и в нескольких местах украшена красными пятиконечными звездами, а вдоль по корпусу большими буквами было написано название бронемашины — «Антихрист».

Следует отметить, что в то время большинство севастопольцев, во всяком случае обыватели, не знали, что пятиконечная звезда стала эмблемой советской власти, а по религиозным представлениям считали ее знаком Антихриста. Появление этой машины со «знаками» да еще с подтверждающей надписью подействовало ошеломляюще, в особенности на пожилых людей и стариков. «Антихрист» проехал по главным улицам города и мимо вокзала удалился по Инкерманскому шоссе.