Исход (СИ)

— Ничего страшного. Будем рассчитывать, что взрыв огнеприпасов лагеря кавалеристов и мой сюрприз заставят преследователей либо вообще отказаться от погони, либо сбавить темп. Пока отрыв, как я понимаю, есть. И будем стараться его сохранять. Или уходить вперёд. Как там наши девушки?

Пояснять, о ком идёт речь, не надо.

— Удивительно, но многие уже пытаются встать. Все, без исключения, очень быстро приходят в себя.

— Отлично! Будем надеяться, что через неделю лежачих больных у нас не будет…

Мой зевок служит сигналом, что пора расходиться. Устали все, без исключений. Что мы и делаем. Подхожу к нашему бивуаку как раз вовремя — Сола снимает котел с костра, водружает его на столик:

— Прошу всех к столу, готово!

Вкуснятина! Мы раскладываем по тарелкам густую кашу с мясом, поскольку попросят забили, как я и говорил, уплетаем с аппетитом. Хорошо, что палатка уже стоит. Едва доедаю ужин, как на меня наваливается непреодолимая сонливость. Какого… Наверное, всё же, нервы. Весь на взводе, да ещё без нормального отдыха. А тут — относительно безопасно, среди своих, немного расслабился. И новости обнадёживающие от наших. Отхожу в сторону. Юница кидается было за мной, но я показываю ей сигару, вытащенную из кармана, и девочка послушно отходит. Курю с чувством. Не спеша, наслаждаясь каждым мгновением отдыха, каждой затяжкой. Слышу, как у фургона возятся его пассажирки. К сопровождающей женщине пришла помощь, и девушек вывели наружу, усадили на длинные лавки, теперь кормят бульончиком. Запах от них доносится тоже очаровательно вкусный. Время от времени на нас кидают взгляды, но в основном девчонки поглощены едой. Ещё бы, после такой голодовки… Поднимаюсь, следую в сторону. Что в Степи хорошо — отошёл на полсотни метров, и тебя не видно. Справляю нужду, возвращаюсь, подхожу к столу, где уже возятся с мытьём посуды. Ребята обхаживают своих лошадей, проверяют фургон. Хлопаю себя по лбу — опять забыл показать, как надо готовить ручные бомбы. Гвозди и проволоку везём, а в пути будет чем заняться пассажирам. Ладно. С утра, чтобы не забыть…

— Прошу простить — я спать.

Не слушая никого, разворачиваюсь, бреду на заплетающихся ногах к плотику-палатке, влезаю внутрь и, сбросив ботинки, укладываюсь на надутый ребятами матрас. Всё. Спать… Мгновенно проваливаюсь в сладкую темноту…

…Пещера. Или нора. Я сижу возле небольшого костра, отбрасывающего пляшущие тени на неровные стены. Рядом журчит крохотный, но удивительно чистый родничок, насыщая воздух влагой.

— Привет, человек.

Из темноты выходит нечто. Одновременно тёмное и светлое, большое и маленькое, пушистое и гладкое, переменчивое и постоянное. Мне не страшно. Наоборот. С любопытством смотрю на это нечто, которое устраивается возле костра, который горит сам по себе, без дров. Просто языки пламени пляшут по камню.

— Чего молчишь, человек? Долго же пришлось тебя звать.

— А зачем?

Оно не понимает, и я терпеливо и спокойно поясняю:

— Зачем звать то?

Внезапно нечто растекается серебряным смехом:

— Ха-ха! Ну ты и наглец, человек!

— Ага. Особенно, с незнакомыми.

Нечто вдруг меняет форму, превращаясь в того самого ушастого лиса.

— Оп-па! Это ты!

— Узнал, наконец.

Смешливо ворчит зверёныш, оскаливая свои акульи зубки в три ряда.

— Я назад ехал, останавливался. Тебя не было.

— Дела.

Пожимает он плечами, совсем, как мы. И облизывается.

— Но окорок вкусный был!

— Чай, императорский.

Повторяю я его жест, и мы оба смеёмся.

— Куда пропал то, ушастый?

Он строит хмурую мордочку. Удивительно, но я прекрасно чувствую все его эмоции. Зверёк наиграно обидчиво говорит:

— И ты туда же? Думаешь, мы виноваты, что нас такими создали?

— Кто?

Незамедлительно следует мой вопрос. Так же стремительно получаю ответ:

— Природа, человек. Эволюция.

— Понятно…

— Не о том думаешь.

— А о чём мне надо думать?

— Как тебе довести своих спутников до края земли.

— Доберёмся.

Гарах щурится.

— Не уверен. За тобой гонятся. Причём, конкретно за тобой. Заинтересовал ты Океанию. Очень сильно заинтересовал. Машиной своей. Оружием. Поведением. Нуваррой. Не любят тамошние управители тех, кто сильнее и умнее их. Вот и…

Я подаюсь вперёд:

— Хочешь сказать, что и вторжение из-за меня?

Зверь машет лапкой.

— Нет. Просто совпало. Они давно точат зубы на материк. На юг им не пробраться. А вот эти места…

Обводит лапой вокруг себя.

— Давно их привлекают. Ищут Храм Змееголового Бога.

Вздыхает.

— Давно, однако, ищут.

— И дураки. Он у нас, на Новой Руси.

Ушастик снова весело щурится:

— А я знаю. Я всё знаю, что ты знаешь.

Теперь мой черёд сузить глаза:

— Кажется, я знаю, почему вас считают местным ужасом.

Он смеётся, широко разевая пасть.

— Ага. На самом деле мы никого не трогаем. Люди сами убивают друг друга. Потому что мы им приказываем. А потом внушаем, что это сделали мы. И дальше… Хорошая у вас, людей, поговорка — у страха глаза велики. Нам в голову и тысячной доли не может прийти того, что вы, люди. о нас себе напридумывали.

— Верю. А я, значит, внушению не поддаюсь?

Зверёк грустнеет:

— Вы, земляне, другие. Потому мы можем с вами только разговаривать. Вот так, как сейчас. Во сне. И всё.