— Как она? — спросил Ларри Джорджа.
— Все так же, — ответил Ричардсон.
— Она переживет эту ночь?
— Не могу сказать, Ларри.
Женщина, лежавшая на кровати, выглядела как скелет, обтянутый тончайшей пепельно-серой кожей. Сразу трудно было определить ее пол. У нее выпали почти все волосы; грудь усохла; из полуоткрытого рта вырывалось хриплое дыхание. Ларри она напомнила виденные им фотографии юкатанских мумий — не разложившихся, но усохших.
Да, вот чем она была теперь: не матушкой, а мумией. Остался только хриплый звук ее дыхания, как легкое дуновение ветерка, шуршащего в сухой траве. И в чем только держится ее жизнь? Ларри удивлялся… и через это провел ее Бог? И зачем? Должно быть, это проделки космического шутника. Джордж сказал, что он слышал о таких случаях, но ни один из них не был настолько экстремальным, к тому же он никак не ожидал, что сам столкнется с чем-то подобным. Она как-то…
И теперь из своего угла у двери, удивив всех, Люси заговорила:
— Ей нужно что-то сообщить вам.
Лори неуверенно произнесла:
— Она в глубокой коме, Люси… шанс, что она когда-нибудь придет в сознание…
— Она вернулась, чтобы что-то сообщить нам. И Господь не позволит ей уйти без этого.
— Но что бы это могло быть, Люси? — спросил ее Дик.
— Не знаю, — ответила Люси, — но я боюсь услышать это. Это я знаю. Со смертями не покончено. Это только начало. Вот чего я боюсь.
Воцарившуюся продолжительную тишину нарушил Джордж Ричардсон:
— Мне нужно в больницу. Лори, Дик, вы оба понадобитесь мне.
Троица подошла к двери, и Люси подала им их пальто. Вечером похолодало до шести градусов — не слишком уютно было разъезжать на мотоциклах в одних рубашках.
— Мы можем чем-нибудь помочь ей? — тихо спросил Ларри.
— Люси знает, как пользоваться капельницей, — ответил Джордж. — Больше ничего. Ты же видишь… — Он замолчал. Конечно, они все видели. Это лежало на кровати.
— Спокойной ночи, Ларри, Люси, — попрощался Дик.
Они вышли. Ларри вернулся к окну. На улице все встали. Она жива? Умерла? Умирает? А может, исцелена Божественной силой?
— Я люблю тебя, — прошептала она.
Он прильнул к ней, опустив голову, и беспомощно затрясся.
— Я люблю тебя, — спокойно повторила она. — Все хорошо. Выпусти из себя это, Ларри. Пусть оно уйдет.
Он плакал. Слезы были горячи и тяжелы, как пули.
— Люси…
— Ш-ш-ш. — Ее руки на его спине; ее успокаивающие руки.
—
Джордж ехал по улице со скоростью пешехода, то и дело отвечая на немые вопросы: Да, все еще жива. Прогнозы плохи. Нет, она ничего не сказала, да и вряд ли что-нибудь скажет. Расходитесь по домам. Если что-нибудь произойдет, вам сообщат.
Завернув за угол, они прибавили скорость и направились в больницу. Выхлопы их мотоциклов отдавались эхом, оно ударялось и отскакивало от зданий, а затем таяло в пустоте.
Но люди не расходились по домам. Они продолжали стоять, теперь обсуждая каждое произнесенное Джорджем слово. Прогнозы — что бы это значило? Кома. Смерть мозга. Мозг ее мертв. С таким же успехом можно ожидать, что заговорит банка с консервированными грушами, как и человек с мертвым мозгом. Что ж, возможно, так бы оно и было, если бы это была
Люди снова сели. Стемнело, В окнах дома, в котором лежала умирающая, зажегся свет газовых ламп. Позже люди разойдутся по домам и проведут ночь без сна.
Разговоры постепенно стали касаться темного человека.
— Если матушка Абигайль умрет, не будет ли это означать, что
— Что ты имеешь в виду под «не обязательно»?
— Я настаиваю, что он просто Сатана.
— Антихрист, так бы я сказал. Мы переживаем Армагеддон… в этом нет никаких сомнений. «И обрушился гаев…» Мне это напоминает о супергриппе.
— Говорят, что Гитлер быт Антихристом.
— Если эти сны вернутся, я покончу с собой.
— Во сне я видел себя на станции метро, а он был контролером, только я не мог увидеть его лицо. Я был испуган. Я вбежал в туннель метро. И потом я услышал
— А мне снилось, что я опускаюсь в погреб за консервированным арбузом и замечаю, что кто-то стоит у печи… какая-то тень. И я понимаю, что это