Исход (Том 2)

Птицы. Она слышит пение птиц.

Франни лежала в темноте, очень долго прислушиваясь к щебету птиц, пока не поняла, что темнота не такая уж темная. Она была красноватой, двигающейся, умиротворяющей. Это напомнило ей детство. Субботнее утро, в школу идти не надо, в церковь тоже, день, когда можно спать допоздна. День, когда просыпаться можно потихоньку, лениво и медленно. Лежишь с закрытыми глазами и не видишь ничего, кроме красноватой темноты, которая является ничем иным, как субботним солнечным светом, просачивающимся сквозь тонкую и нежную сеть капилляров век. Ты слушаешь, как птицы щебечут на старом дереве, и, возможно, вдыхаешь запах моря, потому что тебя зовут Франсес Голдсмит и тебе исполнилось одиннадцать лет в то субботнее утро в Оганквите…

Птицы. Она слышит пение птиц.

Но это не Оганквит, это

(Боулдер).

Она долго блуждала в красных потемках и внезапно вспомнила взрыв.

(?Взрыв?)

(!Стью!)

Франни открыла глаза. Пришел внезапный ужас. «Стью!»

А Стью сидел рядом с ее кроватью, Стью с аккуратной повязкой на руке и с ужасной царапиной, подсыхающей на щеке, половина его волос сгорела, но это был Стью, и он был жив, с ней, и когда она открыла глаза, огромное облегчение охватило его, и он сказал:

— Франни. Слава Богу.

— Ребенок, — сказала она. В горле у нее пересохло. Раздался только шепот.

Он посмотрел на нее пустым взглядом, и слепой страх охватил ее тело. Оно застыло и похолодело.

— Ребенок, — повторила она, с усилием проталкивая слова сквозь пересохшее горло. — Я потеряла ребенка?

И тогда понимание отразилось на его лице. Он неуклюже обнял ее здоровой рукой.

— Нет, Франни, нет. Ты не потеряла ребенка.

И тогда она разрыдалась — жгучие слезы катились по ее щекам, и она страстно обняла его, не обращая внимания на то, что каждый мускул ее тела, казалось, закричал от боли. Она обнимала его. Все остальное потом. Теперь же все, что было нужно ей, находилось в этой залитой солнцем комнате.

Щебет птиц доносился сквозь открытое окно.

Позже она сказала:

— Расскажи мне. Насколько плохо?

Его лицо помрачнело, на нем застыли печаль и нежелание говорить.

— Франни…

— Ник? — прошептала она и громко глотнула. — Я видела руку, оторванную руку…

— Может, лучше немного подождем…

— Нет. Мне нужно знать. Насколько ужасно?

— Семеро погибших, — глухо ответил Стью. — Мы еще удачно отделались. Все могло быть намного хуже.

— Кто, Стюарт?

Он неуклюже взял ее за руку.

— Ник был одним из них, дорогая. Там была стеклянная панель — ты знаешь, тонированное стекло, — и оно… оно… — Он замолчал, взглянув на свои руки, затем снова посмотрел на нее. — Он… мы смогли опознать его по… определенным шрамам… — Он на секунду отвернулся от нее. Франни тяжело вздохнула. Успокоившись немного, он продолжил:

— И Сью, Сьюзен Штерн. Она находилась в доме во время взрыва.

— Это… просто невозможно поверить. — Франни была потрясена.

— Это правда.

— Кто еще?

— Чед Норрис, — ответил он, и Франни снова тяжело вздохнула. Горькая слезинка скатилась из уголка глаза, она бессознательно смахнула ее.

— Эти трое находились внутри. Это как чудо — только трое. Брэд говорит, что в том шкафу было не менее восьми-девяти упаковок динамита. И Ник… он почти… когда я думаю, что он держал эту коробку из-под обуви в руках…

— Не надо, — прервала его она. — Мы же не могли ничего знать.

— Но легче от этого не становится, — ответил Стью.

Четверо других были людьми, приехавшими на мотоциклах — Андреа Терминелло, Дин Вайкофф, Дейл Педерсен и совсем юная девушка по имени Пэтси Стоун. Стью не сказал Франни, что Пэтси, которая обучала Лео игре на флейте, ударило и практически обезглавило обломком магнитофона Глена Бейтмена.

Франни кивнула, и у нее потянуло шею. При малейшем движении ее спина, казалось, так и заходится криком.

Двадцать человек было ранено, и один из них, Тедди Вейзак, не имел шансов на выздоровление. Состояние еще двоих было критическим. Мужчина по имени Льюис Дешан потерял глаз. Ральф Брентнер потерял третий и четвертый пальцы на левой руке.

— У меня серьезные увечья? — спросила Франни.

— У тебя повреждены сухожилия, растяжение позвоночника и сломана ступня, — сказал Стью. — Так сказал мне Джордж Ричардсон. Взрывной волной тебя отбросило в овраг. Перелом и растяжение связок позвоночника ты получила, когда на тебя упала кушетка.

— Кушетка?

— Разве ты не помнишь?

— Мне показалось, что это крышка от гроба…

— Это была кушетка. Я сам сбрасывал ее с тебя. Я озверел… это было что-то вроде истерики. Ларри хотел помочь мне, но я вмазал ему по физиономии. Представляешь, до чего я дошел? — Франни прикоснулась к его щеке, и Стью накрыл ее ладонь своей. — Я думал, что ты мертва. Я помню, как думал, что не знаю, что буду делать, если это так. Наверное, сошел бы с ума.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Стью обнял ее, очень осторожно и нежно.

— Гарольд? — после некоторого молчания произнесла Франни.