Исход (Том 2)

Но перед ее внутренним взором возникла лишь одинокая лента грунтовой дороги в море кукурузы. По ней шла старая женщина с мешком, наполненным только что зарезанными курами. Появились ласки. Они бросились вперед и вцепились зубами в мешок. Они учуяли запах крови — старой крови греха и свежей крови жертв. Матушка услышала, как старая женщина возносит Богу свои молитвы, но делала она это слабым, завывающим голосом, голосом, в котором звучало раздражение, а не смиренная мольба о ниспослании воли Божией, какое бы место она ни занимала в Его устройстве вещей; женщина требовала, чтобы Бог спас ее для того, чтобы она могла закончить работу… свою работу… как будто она знала замыслы Господни и могла подчинить Его волю своей. Ласки осмелели еще больше; полотняный мешок начал поддаваться их когтям и зубам. А ее пальцы были слишком старыми, слишком слабыми. И когда ласки съедят кур, они по-прежнему будут голодны, и они придут за ней. Да. Они…

И вдруг ласки бросились врассыпную, они с писком исчезли во мраке ночи, оставив содержимое мешка наполовину недоеденным, и она с ликованием подумала: «Все-таки Господь спас меня! Да восславится имя Его! Господь спас Своего доброго и верного слугу!»

«Не Господь, старуха. Я спас тебя».

В своем видении она обернулась, и от страха ком сдавил горло, и во рту появился привкус свежей меди. И там, раздвигая плечами стебли, выходил из кукурузы, подобно косматому серебристому привидению, огромный горный волк с раскрытой в сардонической ухмылке пастью, с горящими глазами. Мощную шею охватывал ошейник из чеканного серебра — вещь, красивая варварской красотой, а с нее Свисал маленький камешек чернейшего янтаря… а в центре была маленькая красная трещина, напоминающая глаз. Или ключ.

Она перекрестилась, расщепляя надвое знак злого глаза на этом мерзком привидении, но пасть волка лишь еще шире раздвинулась в ухмылке и из нее выпал длинный розовый язык.

«Я приду за тобой, матушка. Не сейчас, но скоро. Мы затравим тебя, как собаки травят оленя. Я — все то, что ты обо мне думаешь, и даже больше. Я волшебник. Я говорю от имени последней эпохи. Твои люди лучше всех меня понимают, матушка. Они называют меня Джоном-Завоевателем»,

«Уходи! Оставь меня во имя Всемогущего Господа Бога!»

Но она страшно испугалась! Не за людей, окружавших ее, которые в ее сне были представлены курами в мешке, а за саму себя. В глубине души она боялась за свою душу.

«Твой Бог не властен надо мной, матушка. Его суденышко ушло».

«Нет! Неправда! В моей силе сила десятерых, я поднимусь на сотне крыльев, подобных орлиным…»

Но волк лишь ухмыльнулся и подошел ближе. Она отпрянула, почувствовав его дыхание, тяжелое, дикое. Это был ужас в полдень и ужас, летающий в полночь, и она боялась. Ужас ее не знал границ. А волк, по-прежнему ухмыляясь, начал говорить двумя голосами, спрашивая и затем отвечая самому себе.

— Кто добыл воду из скалы, когда мы умирали от жажды?

— Я, — ответил волк наглым голосом, в котором перемешались ликование и страх.

— Кто спас нас, когда мы упали духом? — ухмыляясь, спросил волк, теперь его морда находилась в нескольких дюймах от нее, а его дыхание было дыханием настоящей скотобойни.

— Я, — завывал волк, придвигаясь еще ближе, его ухмыляющаяся пасть была полна острой смерти, а в прекрасных глазах пылало высокомерие. — Да, падите ниц и восхваляйте имя мое, я тот, кто дал напиться в пустыне, и зовут меня так же, как и моего Хозяина…

Пасть волка широко распахнулась, чтобы проглотить ее.

— … имя мое, — бормотала она. — Молитесь во имя мое, славьте Господа Бога, от которого проистекают все блаженства, славьте Его все сущие на земле…

Она подняла голову и окинула комнату взглядом, словно в состоянии помешательства. Ее любимая Библия упала на пол. В выходящем на восток окне появился свет утренней зари.

— О мой Господь! — воззвала она громким дрожащим голосом.

«Кто добыл воду из скалы, когда мы умирали от жажды?»