- Мы лучше потом с Ленкой придём попрощаться на вокзал.
Он всегда говорит тихо, для того, чтобы голос не дрожал. Взрослый, а такой глупый. Уже всё случилось, уже не остановиться.
- Димка, - прижать его к себе крепко-крепко и не отпускать никогда. Целый год, а он хочет заставить меня прощаться с какими-то другими людьми без него. – Да чёрт с ними, никого не хочу видеть. Можно я у тебя останусь вместо Ленки?
- Можно, - выдыхает в самое ухо, едва касаясь губами.
Сколько раз это было. Откатанная схема: ключи, с трудом попадающие в замочную скважину, тёмный коридор, решение вопроса, кто первым идёт в душ, чужое полотенце, чужие халаты, футболки, шорты, тапки. Осмотр места действия, фотографий в рамочках, выставленных на всеобщее обозрение, хрусталь за стеклом, книги, игрушки-безделушки. В голове готовятся вопросы, а кто это? А где это ты? А чё это за штука? Для того чтоб наладить контакт, можно посмеяться, поцеловаться, а дальше всё идёт как по маслу, туда-сюда, я люблю тебя, а ты меня?
Впервые не хочется смотреть фотографии, впервые кровать выглядит пугающе огромной, в голову лезут воспоминания о пижоне, расхаживающем по чужому дому без майки. Дима просто «трахался с ним без удовольствия», и эта злость и ревность абсолютно неуместны, и страшно хочется курить, да только пахнуть потом будет плохо. А хочется, чтобы всё было хорошо, чтобы на этот раз ему было хорошо.
- Телевизор включить? – Дима какой-то худой весь, белый, и халат этот синий только выбеляет его нервное лицо, в глаза старается не смотреть. Совсем растерялся. А я раньше никогда не обращал внимания на то, что он ниже меня почти на целую голову.
- Нафига мне телевизор? – усмехаюсь я, так и подмывает отмочить какую-нибудь скабрезную шуточку про первый раз, чтобы сбросить это незнакомое напряжение. Но приходится одёргивать себя, потому как он совсем сникает. Тут же собираюсь с духом, понимая, что так дело не пойдёт. В конце концов, это же наша первая ночь, а потом я год не смогу к нему прикоснуться.
Подхожу ближе, вынимаю пульт из руки, обнимаю за пояс, прижимая спиной к себе.
- Я же ни черта не умею, Димка, научишь? – целую в затылок, в шею, кусаю за ухо. Вздрагивает, щекотно, видимо.
- Научу, - поворачивается, смотрит в глаза. Готовится сказать свои обычные предостережения о том, что если я чего-то не хочу, то он меня не заставляет. Никому больше не позволю пугать. Прижимаюсь к его губам своими, отвечает, улыбается. Я с закрытыми глазами знаю, что он улыбается. И я чувствую, что счастлив. Хочу, чтобы он всегда так улыбался.
- Если будет больно, ты мне скажи, не молчи, - смотрю на него сверху, быстро целую куда-то в плечо. Кивает, а глаза испуганные, готовые к худшему. Никогда не скажет, что ему больно. Но это ничего, почувствую, не садист же.
Зажмуривается, закусывает нижнюю губу. Я замедляюсь, а у самого уже перед глазами всё плывёт, с катушек постепенно слетаю. Я и не знал, что оно будет так ярко, так остро, что удержаться практически невозможно.
- Дима, - шепчу, а голос хрипит, как простуженный. – Димочка.
- Не останавливайся, - едва шевеля губами, отвечает он и сам двигается навстречу. И тут меня сносит окончательно. И его стоны, его крики, как сквозь вату, ничего не понимаю, совсем обезумел, но всё равно выныриваю, смотрю на него, и внутри всё плавится от безумного наслаждения. Ему нравится.
А потом ещё полежать рядом, молча, обнимая одной рукой, чувствуя спокойное дыхание. Знаю, он не спит, и я не могу. Уже скучаю, как последний романтик глажу по волосам, накручиваю отросшие пряди на палец, запоминаю. И вдруг так страшно становится, как же он тут один будет, без меня, со своей головной болью?
- Костя, - сонно шепчет, поворачивается лицом, – тебе завтра вставать в семь, спи уже.
- Не могу, ты будешь мне писать? – и хочется добавить ещё какой-нибудь сентиментальный бред, но все слова куда-то повылетали.
- Буду, как часть узнаешь, первый мне напиши, чтоб адрес знать.
- Димка, а скучать будешь? – само собой слетает с губ, знаю, что ему понравится, так почему я должен молчать?
- Буду, но ты за меня не переживай, - прижимается ближе, дышит куда-то в ключицу. – У меня всякие секции, гитара, мне есть чем заняться.
- Да я не об этом…
- Я тоже.
На перроне было шумно, пыльно, пахло копчёными курами и свежесшитой формой. Мамы обнимали своих сыновей, отцы мялись где-то в стороне, со всех сторон слышался детский смех. У меня же всё было особенное, хотя казалось, кто бы мешал… Но я знал, что родители не позвонят, ни тот, ни другой. У каждого своя жизнь.
Дима с Ленкой стояли около меня с какими-то траурно-торжественными лицами и натянутыми улыбками. Хоть бы улыбки-то убрали, никогда не думал, что похож на идиота.