- Глаза-то ввалились, всю ночь, небось, не спал, горе ты моё луковое, - причитала бабуля, тоже скрывая своё истинное настроение за сурово нахмуренным лбом и извечными поучениями. Но пусть лучше ругает, чем ревёт, а она может. Уверен, что не успеет мой поезд тронуться, как она достанет свой цветастый платочек и зашмыгает носом, будет Димку донимать рассказами обо мне и моём идиотском отце. – Я тебе там в сумку пироги положила, там ещё кофе навела, чтоб по дороге не заснул, а то пропустишь остановку, не разберёшься, ты ж невнимательный такой, весь в отца. Я его когда в армию провожала, строго-настрого наказывала не спать, так он всё равно продрых свою остановку, а потом на перекладных добирался, продрог весь, зимой это было…
- Баб…
- Ну что ты баб да баб! Я же тебя целый год не увижу… дай хоть напоследок насмотрюсь, здоровье-то моё некрепкое… но ты служи хорошо, а мы тут будем тебя дожидаться. Дима вон если что к тебе съездит, я-то уж не буду, далеко больно.
А потом объявили посадку. Я присел на корточки, обнял Ленку. Разревелась. Маленькая, а всё понимает. Я тоже по ней скучать буду.
- Ну давай, Диман… помни, ты обещал.
Я обнял его, похлопал по спине, совсем по-дружески, безо всяких, а потом не удержался и жадно прикоснулся губами к шее, быстро, почти незаметно, по-хозяйски. Холодный.
- Да, конечно… не волнуйся.
Пройдёт полдня в шумном прокуренном вагоне, прежде чем я перестану слышать дрожь в его голосе и чувствовать вкус солёной прохладной кожи на губах, и опять сигарет не хватит на ночь, придётся стрелять.
После отбоя обычная тема, кто девственник, кто не девственник, и у кого как было в первый раз. Оказывается, быть девственником – это очень не круто. Только я и ещё один синеватый тощий мальчик, лежащий в самом углу, не догоняли, почему. Я, потому что поумнел лет на десять, а он, потому что явно был девственником, всё спорить сначала пытался, а когда на него цыкнули, вмиг замолчал, забился в свой угол и носа не казал из темноты, боялся, что побьют. Чем-то он напоминал мне Димку, тоже интеллигентный вроде, но какой-то глупый при этом.
- Костян, а ты когда-нибудь пробовал с двумя зараз? – Петров, мой сосед по койке и следующий в строю, был вроде бы славным малым, разговорчивым, понятливым, но ужасно завистливым. Эта черта бросала тень на весь его характер, и делала мутным и очень опасным типом. Я старался держаться с ним приветливо, но на расстоянии. Глядя на него, я всегда вспоминал «Ералаш», про то, что «жаль, у тебя нет апельсина».
- Нет, не пробовал, а нафига оно мне? Секс и разврат – вещи разные.
- Почему разные? – вылез из-под одеяла задремавший уже было ефрейтор Серёга Антипов. Очень весёлый парень, жалко, что у него уже через две недели дембель. Мы с ним всегда пировали после того, как к нему родители приезжали. С начала его главенства в нашей казарме окончательно перевелась дедовщина. Всё от старшего сержанта пошло. Присмотрел себе кого посообразительнее, поставил в отделениях, чтоб дисциплину поддерживать. Должен же кто-то быть первым?
- Секс – это отношения между двумя людьми, а разврат – это всегда от дури одного происходит, а другой ведётся, и его удовольствие никого не волнует.
- Костян, ты прям как мой батя говоришь, я даже заслушался, не отличишь, - усмехнулся Серёга.
- У меня просто сестра мелкая, я ей вместо мамы и папы, наверно, поэтому.
Все как-то замолчали. Тему родителей в армии не любили обсуждать. Неполные семьи в России – обычная ситуация, а каждому больно по-своему.
- Но секс я люблю, и всем советую попробовать, если, конечно, есть с кем, - бодро заключил я, оживляя разговор. А сам опять провалился в какую-то муть, сомнения, раздумья. Димке не мог дозвониться уже второй день, то «абонент был временно недоступен», то «временно заблокирован», то просто тишина, как в колодце.
На третий день я уже места себе не находил. В свободные десять минут вновь пришёл на переговорный пункт. Я уже прописался здесь. Выучил наизусть надпись на стене рядом с телефонным аппаратом - «Васька 2006», мягкий знак был слишком большим, видать, очень торопился Васька, чтоб никто не запалил. Набрал телефон соседки – у нас своего телефона не было, - попросил позвать бабулю, она должна знать, если вдруг что случилось.
- Алло, Костя! Костя? Это ты? Как ты там? Всё хорошо? – вопросы сыпались как горох на деревянный пол, отскакивали и катились, катились. Я отвечал и отвечал, и всё никак не решался спросить.
- Баб, а Диман там как? Я не могу до него дозвониться, - никогда бы не подумал, что мои руки будут дрожать так сильно, что, того и гляди, трубка вывалится.
- Дима-то? Он с мамой куда-то уехал, что-то там случилось у них, я даже толком ничего не знаю, с какими-то родственниками вроде. Но я как увижу, скажу, что ты звонил.
- Да, спасибо, баб.
И вроде нельзя радоваться, а вдруг с его родственниками что-то плохое случилось, но я всё равно не мог не выдохнуть с облегчением. Главное, что он жив-здоров.
Дима так и не узнал о моём звонке, потому как приехал, когда моя бабушка на дачу к подруге укатила.