Исходные данные (СИ)

- Учу логарифмы, завтра контрольная, а у меня с математикой тёмный лес. А вчера мама приехала, привезла тебе свитер из Швеции, помнишь, про который я тебе говорил, синий с воротом, чтоб совсем был похож на норманна. А ещё я, когда приеду, фотки привезу, мы с классом ездили в Великий Новгород, там очень красиво.

- Дима…

- Да?..

- Знаешь что... ты не приезжай.

- … так нужно?

- Да просто тут у нас такая засада, что я даже не знаю…

- Обо мне узнали?

- Да.

- Как ты там? Справишься?

- Конечно, справлюсь. Дим, лучше мы после увидимся. Хорошо?

- Конечно, увидимся… ты только там держись.

- Ты тоже…

- Пока.

- Пока...

И уже куда-то в пустоту, одними губами: "Я люблю тебя".

Сразу накатило, так, что дышать стало трудно. Так живо представилось, как Димка, не моргая, смотрит на гаснущего Сашу Сплина, потом медленно откладывает телефон на стол, берёт гитару. Бренчит что-нибудь невразумительное, смотрит в окно, за которым как всегда, дождь идёт. Не улыбается.

И никогда не скажет мне, что билет уже купил, что маме все уши прожужжал, как он хочет Костю увидеть, да что она так много ему конфет положила, он же не любит их, лучше бы сигарет блок, хоть с народом поделится. У них же там дружная часть, не то, что по телеку показывают.

А потом Димкина мама придёт из магазина, и он не сразу, ближе к вечеру, когда она сама заговорит о поездке, сообщит спокойно, так, словно его это мало касается, что он никуда не едет. А она посмотрит на него как на брошеного щенка и всё поймёт. Костя звонил, сказал, чтоб не приезжал. И вроде бы причины есть, и всё понятно. Им всегда всё понятно и страшно от того, что всё с самого начала было понятно. И они проговорят до середины ночи, оправдают Костю, припишут ему кучу добродетелей, только чтобы Дима опять не вернулся к тому, с чего начал. И он даже будет улыбаться, когда ляжет спать и думать, что это нормально, в конце концов, никто ему не обязан. А уже потом, когда все оправдания подвергнутся жёсткому сомнению, будет плакать, тихо-тихо, чтобы мама не слышала. Но она всё равно услышит, потому что материнское сердце не обманешь, но сказать ей будет нечего, поэтому в эту ночь она тоже не будет спать, но в комнату к нему не пойдёт. Страшно.

И всё из-за чьей-то выплеснувшейся через край зависти. Казалось бы… у кого её нет?

- Костян, хочешь, я этого Петрова утоплю в сортире, чтоб знал своё место? – Гоша Майоров плюхнулся на край кровати и настойчиво заглядывал в лицо. А никого видеть не хочется, только потолок закопчённый, и мух, по нему ползающих. Все уже к отбою готовятся. И Петров шебуршится где-то рядом, едва слышно. А толку-то его ненавидеть? Дело сделано.

- Гош, глупости не говори, тебя потом Василич заставит бегать вокруг казармы, как нахлыстанного, нафига оно тебе?

Гошу даже передёрнуло.

- А кто заложит-то?

- Петров и заложит, он же у нас, сука, правильный. Это только мы тут пидары недоделанные, - я специально говорил громко, чтоб все слышали. После разборок в туалете все как-то притихли, никто не обсуждал, правду ли сказал Петров или нет. Но я знал, что они не верят, иначе давно бы уже устроили революцию и свергли короля. Но слишком крут я был в их глазах, слишком недоступен. Только Гоша сначала что-то заподозрил, больше по моей реакции, но, видимо, списал всё на задетое самолюбие. Ну и пускай, никому выносить мозг своими соображениями я не собирался. Мне было хреново, очень хреново, так, словно не Додика отлупили, а меня. Хотя лучше бы отлупили, быстрее заживёт.

На следующий день я пробежал марш-бросок на 25 километров первым, за что заработал пятнадцать минут свободного времени, Димке позвонил. Поговорили о какой-то фигне, о погоде в Москве и у нас тут, в Брянске, я даже рассмешил его каким-то пошлым анекдотом. Чуть полегче стало. Только бы он не сомневался, что я с ним, что никуда уже не отпущу. И почему так трудно всегда говорить то, что правильно?

- А ты мне сегодня приснился, - говорит он мне на ухо. Так приятно шептаться в тишине пустого КПП, только прикоснуться нельзя, а так хочется, вот и мну телефонный провод в руках, как самое любимое создание на свете.

- И что я там делал? Где трогал?

Он на том конце даже поперхнулся, закашлялся от неожиданности.

- Ничего ты не трогал. Ты город завоёвывал, на какую-то крепость забирался. И всё флагом размахивал и орал: «Эй вы, мудаки, чё встали?! Побежали стометровку, я сказал!»

Теперь моя очередь настала смеяться. Я как представил нашего товарища Василича со знаменем в руках, так едва не задохнулся от смеха. И всё же не надо ржать громко, пятый час утра. Звук легко разносится в сыром влажном воздухе.

Я потом весь день этот сон Димкин вспоминал и улыбался, так что на меня косились, как на ударенного солнцем.

Конечно же, Гоша не удержался и от моего имени накостылял Петрову, тоже нашёл, к чему придраться. Потом я долго и нудно втолковывал Майорову, что он устраивает детсад, если не хуже. И если Петров - сука последняя, то предпоследней становиться не стоит. Вроде бы он понял мою мысль, неспроста моей правой рукой стал, сообразительный.