Исключая чувства

Лара затрясла головой, не поддаваясь, не позволяя себе задуматься над его предложениями, и еще на шаг приблизилась к выходу из спальни.

— Я ничего не боюсь. — В ее ответе звучала злость. — Как я уже сказала, мне не нужны отношения. Все.

— Лара…

— Мы закончили.

Дима выругался. Как вообще с ней можно прийти к конструктивному диалогу, если она просто не желает попытаться? Если она готова бросить то, что есть между ними, лишь бы не пересиливать себя?

— Я тебя люблю, ты слышишь? Мы не можем «закончить», — он выделил последнее слово, повторяя за ней, — на этом.

Лара отступила к порогу. Свет из гостиной очерчивал ее силуэт, словно ей предстояло не просто уйти, а раствориться, рассыпаться на невидимые частички. Исчезнуть.

Дима смотрел на нее, не отрываясь, подмечал без всякого намерения каждый симптом охватившего ее страха: поза сломленного, не желающего бороться человека, подрагивающие руки, не находящие себе места, хаотично блуждающий взгляд, что она пыталась спрятать от него, — они выдавали ее с головой. Ужас был в том, что Дима все равно ничего не мог поделать. Не мог ее убедить.

— Мне это не нужно, понятно?

— Это бред. Все, что ты сейчас говоришь, это бред. — Не желая примиряться с провалом, он продолжал что-то отвечать в последней попытке остановить, заставить задуматься, признаться. Выбрать его, а не свой страх. — Чего ты боишься? Это важнее, чем… Мы с тобой справимся. Я уверен, что справимся. Лара, пожалуйста.

— Нет. Мы договаривались: никаких истерик. Я сказала, что мы расходимся, значит, мы расходимся. Это все.

Дима усмехнулся. К черту. Он сказал все, что мог.

— Как пожелаешь. — Их взгляды наконец встретились, сердце трепыхнулось в груди, убеждая его рвануть к Ларе в последний раз, но Дима остался на месте. — Никаких истерик. Можешь идти.

Ничего не ответив, Лара вышла из комнаты. Дима запретил себе идти следом.

На этом, действительно, все.

Глава 39

Голубые глаза пристально всматривались в ее, не позволяя отвести взгляд в сторону. Горячие, сильные руки прижимали ее тело к его — крепким, надежным объятием, утешая, избавляя от подтачивающей изнутри тревоги. Губы, теплые и сухие, соприкасались с ее, вовлекая в короткий, дразняще-легкий поцелуй. Ее пальцы скользили в светлых волосах, наслаждаясь их удивительно-приятной на ощупь мягкостью. Ей, наконец-то, было хорошо. Спокойно, как никогда прежде.

Улыбнувшись, он склонился чуть левее и коснулся губами ее щеки.

— Я тебя люблю. — Его шепот мурашками прошелся по ее телу.

Спустя мгновение по неведомой причине счастье вдруг сменилось невыносимой тоской.

Лара резко распахнула глаза и, судорожно вбирая в сжавшиеся легкие воздух, пыталась справиться с частым, поверхностным дыханием. Горло сковало спазмом, в груди неприятно бухало сердце. Никакого желания возвращаться ко сну не было, но и подняться с кровати пока не хватало сил.

Она успела привыкнуть, что на протяжении уже нескольких недель выбираться из постели от утра к утру становилось все труднее. Плотно закутавшись в одеяло несмотря на разгар лета, Лара дала себе еще несколько минут, чтобы без спешки примириться с началом нового дня.

Сквозь плотные бежевые шторы пробивался солнечный свет, из приоткрытого окна доносился шум проезжающих по дороге машин и знакомый, по прошествии многих лет, прожитых в этой квартире, запросто узнаваемый грохот — коммунальщики разгружали мусорные баки; значит, шесть утра или около того.

На прикроватной тумбе Лара нашла телефон и, поморгав, надеясь прояснить слабое из-за недостатка сна зрение, воспаленными глазами проверила время (действительно, всего лишь шесть пятнадцать утра) и новые уведомления. Она опять уснула лишь глубоко за полночь, но в последнее время в этом не было ничего удивительного, как и в том, что будильник утратил свое предназначение: всю неделю Лара бодрствовала задолго до его звонка.

В ванной она вяло, с трудом удерживая себя в вертикальном положении, умылась и почистила зубы, всматриваясь в собственное отражение с презрительной усмешкой на губах. Она красилась, как обычно, одевалась, как обычно, завтракала, как обычно, и запрещала себе думать о чем-либо, кроме работы. Ее раздражало засевшее в ней страдание. Она не хотела его признавать.

Жалеть себя — последнее дело.

Справится, она справится. Привыкнет. Переживет.

Ничего не длится вечно. Все проходит, и это — тоже пройдет.

Она и, правда, справлялась. Поначалу. Вроде бы.

Пару недель после… произошедшего Лара жила в привычном состоянии. Работала, отгоняла любые мысли о Диме — вполне успешно, стоит заметить, — и была уверена, что скоро рутина затянет ее обратно в колею. Рутина в самом деле затянула, но совершенно не так, как должна была. Предполагаемый верный путь к нормализации жизни обернулся отвлекающим маневром. Непредвиденно, Лара провалилась в черноту.