Исключительно моя

На большой перемене осталась в кабинете. Вика с Алевтиной Ивановной, преподавателем английского, заходили, звали на кофе, но я отказалась. Нет настроения, еще и с контрольными завал, нужно проверить у трех групп сразу.

Достаю из файла работы, сажусь проверять, чтобы не тратить время впустую. Но через пять минут открывается дверь и на пороге показывается Титов. Поднимаю голову, он окидывает взглядом аудиторию, убеждаясь, что никого нет, и проходит ко мне.

Садится за парту напротив и ставит передо мной стаканчик капучино. Рассматривает, как будто заново, как будто не знал меня до этого.

— Привет.

— Привет, спасибо, — киваю на бумажный стакан.

Вид у него не очень, на скуле заживающий синяк, рана на губе почти затянулась. И какой-то невыспавшийся, что ли.

— Мне запретили с тобой общаться. Ты рада?

— А обязательно было устраивать разборки?

— Может, и не обязательно. Но перемкнуло.

— Мне жаль, Матвей. Я не хочу, чтобы из-за меня у вас с Вадимом были разногласия.

— Где он вообще тебя выцепил? Как вы встретились? — смотрит он зло.

— Маша Романова моя подруга.

— Понятно… Ну и как тебе с ним, не коробит?

— Матвей, тебе не кажется, что ты перегибаешь? И на даче тоже. На каком основании ты мне задаешь такие вопросы? Я тебе ничего не обещала, предельно ясно расставила все по своим местам. Я же тебя не спрашиваю, с кем ты туда приезжал в тот вечер. И ты, пожалуйста, не лезь в мое личное.

— Что, на хр*н, у тебя с ним может быть личное? Ему сорок, Яна! У него таких как ты, вагон. Если не стала одноразовой, это не значит, что ты ему нужна для чего-то серьезного!

— Титов, закрой рот! А то я начну думать, что Вадим тебе правильно врезал!

— Ты его искренне защищаешь или боишься? Еще не успела прочувствовать жизнь под запретами, мм? Скоро поймешь, Яна.

— Я не собираюсь с тобой это обсуждать.

Мое лицо вспыхивает, и я чувствую, что горю. Он поднимается.

— Я думал ты другая, а ты туда же…

Выходит, а у меня подступает к горлу ком.

В коридоре звенит звонок, студенты стекаются на пару, а я так и не могу прийти в себя. Разрываясь, то ли от жалости к Титову, то ли к себе, то ли от злости на Никольского.

После работы звонит Маша.

— Привет, как ты? Может в гости?

— Привет. Давай ты ко мне.

— Ладно, только Ростика определю.

Забегаю в магазин, проходя между полками, ставлю в тележку вино, сыр и пирожные. Нужно еще фруктов взять. Апельсины, бананы, Маша любит ананас, а себе возьму манго. Раньше не могла себе позволить. Да что там, пробовала пару раз в жизни, когда девчонки с работы приглашали посидеть где-нибудь, а сейчас постоянно покупаю, очень нравится вкус.

— Яна! — слышу слева от себя. Оборачиваюсь — Корнева.

— Ксюша? Привет. Что ты делаешь в наших краях?

— Здесь сестра моя живет в тридцать втором доме. А ты?

— А я в тридцатом, — улыбаюсь. Очень рада ее видеть. — Пойдем в гости, Маша через час приедет.

— С удовольствием.

Болтаем с Ксюшей о всякой ерунде, она рассказывает, что сестра с мужем недавно переехали в этот ЖК, и им здесь очень комфортно. Я тоже делюсь впечатлениями, перечисляя преимущества района и построек.

Войдя в квартиру, Ксю удовлетворенно кивает, скрутив губы в трубочку.

— Очень даже! Вадим снимает?

— Да.

Мы проходим на кухню, оставляю ее распаковывать покупки, а сама иду переодеваться. Шелковый домашний брючный костюм цвета баклажана, приятно обволакивает тело мягкостью ткани, стягиваю волосы в хвост и выхожу обратно.

— Янка, на тебя хоть мешок надень, ты красотка, — осматривает она меня, склонив голову набок. — Мне, когда Рома сказал, что у Никольского девушка двадцать с лишним лет, я прямо удивилась, если честно. Даже всерьез не восприняла. А когда увидела, как он смотрит на тебя там за ужином…

— Как он смотрит? — достаю разделочную доску и нарезаю сыр, Ксюша занялась нарезкой фруктов.

— Не знаю, как объяснить. Не так обыденно, как на других. Глаза горят, понимаешь?

— Он уже пятый день, как в воду канул, — не выдерживаю и признаюсь ей.

Очень хочется выплеснуть накопившуюся тревогу, проговорить. Раньше я бежала к Людмиле Петровне, если случалось что-то, доставляющее неприятные чувства. Она никогда не осуждала, никогда. С ней было просто, и после разговоров с ней всегда становилось легко. Ксюша еще там у Никольского, мне показалась прямой и непритворной. Не увидела я осуждения или того, что вижу в глазах других людей — снисходительной жалости, мол, ну-ну, посмотрим, когда он позабавится и у него пройдет.

— Без причины? Или что-то произошло?

В дверь звонят, и я иду открывать.

— Приветик, — Машка чмокает меня в щеку.

И, пока она раздевается, из кухни высовывается голова Ксюши и радостно провозглашает:

— Ну, где ты ходишь, Романова? Стриптизер раньше тебя приехал!

— О! И ты здесь, какой стриптизер? — смеется подруга.

— Сексуальный такой, в кожаных трусах. Без тебя не начинали.

Мое настроение ползет вверх. Разливаем вино, пьем за нас красивых. За разговорами время проходит быстро.