Исключительно моя

Срываюсь с места и иду к лифту, Никольский следует за мной.

Пока поднимаемся на третий этаж, молча сверлим друг друга разъяренными взглядами.

Открываю номер, нервно скидываю все в чемодан, не заботясь о том, как оно туда упало. Натягиваю сапоги. Вадим, стоявший все это время, облокотившись плечом о стену в коридоре, снимает с вешалки мою шубу и помогает надеть. И эта молчаливая учтивость еще больше выводит меня из себя.

Вручаю ему чемодан и выхожу из номера. Щеки горят, в горле мешает образовавшийся ком, хоть бы не разреветься. Сдаю на стойке регистрации электронный ключ, ссылаюсь на то, что срочно понадобилось уехать.

В машине все еще держусь. Но из последних сил. Ребята в ресторане смотрели мне вслед абсолютно недоуменно. Мне даже подойти попрощаться было стыдно. Что сказать? Что меня, как провинившуюся школьницу, увозят домой? Во мне столько негативных эмоций, что попросту не могу их удержать.

— А почему ты не позвонил, что приедешь? Или изначально с проверкой ехал?

— Мне казалось, ты не нуждаешься в проверках. Но сегодня понял, что ошибался.

— Что? Да я вообще не собираюсь тебе что-то доказывать! И оправдываться тоже! Если у тебя такое обо мне мнение.

— А какое ты хочешь мнение, Яна? Может, мне по голове тебя погладить за то, что я увидел? Мне не улыбается смотреть, как какой-то долбо*б корчится перед тобой, а ты смеешься и позволяешь ему класть руку на твое плечо.

Боже, Алик в разговоре, едва дотронулся в контексте рассказа, я даже дружеским этот жест не назвала бы, просто машинально так у него получилось. Слезы душат, мне так обидно все это слышать!

— Ты делаешь из мухи слона.

— Яна, бл*дь, просто замолчи! Не выводи меня из себя!

— А как мне прикажешь реагировать? Это поездка по работе, а ты единолично решил мне ее сократить. Что я Шмелевой скажу?

— Мне пох*р, Яна! Об этом нужно было думать раньше!

— Я не игрушка, Вадим! Твои действия — перебор, тебе не кажется?

— Я тебя купил, если ты помнишь, — он переходит на пару тонов ниже, но смысл сказанного прибивает окончательно.

Больше я не выдерживаю. Слезы начинают катиться из глаз, тихо и горько. Мне нечего на это возразить. Отворачиваюсь в окно и тихо плачу. Он это видит, но не комментирует. Устремляет взгляд на дорогу и молчит. Мне казалось, наши отношения перешли тот рубеж, когда нужно об этом напоминать. Сейчас эти слова ударили хлесткой пощечиной и напрочь выбили почву из-под ног.

Около двух часов проходит в молчании. А когда мы, проезжая проспект, ведущий к моему жилому комплексу, едем дальше и я понимаю, что к нему домой, меня вообще накрывает паника. Я не хочу к нему, не хочу ложится с ним в постель, не сегодня. Я не смогу делать вид, что все нормально. Но спорить с ним я больше не рискну, это опасно и бесполезно.

Заехав в гараж, Никольский глушит двигатель, но выходить не спешит. Мои слезы высохли, но щеки все еще горят, тушь, наверное, растеклась, но мне все равно. Меня, как будто, переехали, вкатали в грязную лужу, и я не могу себя отодрать от асфальта.

— Яна, скажи, за все это время, пока ты со мной, я хоть раз стратил где-нибудь? Подвел тебя, не выполнил обещание, выставил в дурном свете, обидел?

— Нет.

— Тогда почему ты так делаешь по отношению ко мне?

Смотрю на него, не понимая, что я сделала из того, что он перечислил.

— Твое счастье, что в этом заведении не оказалось никого из моих знакомых, а их в Москве дофига. В моем окружении мужчин, чьи женщины позволяют себе ресторанные посиделки с чужими мужиками или что-то подобное, презирают и высмеивают. Ты меня выставила дураком, я ведь не просто так предупреждал.

— Так вы бы уже паранджу ввели в своем окружении, чтобы вас это не беспокоило.

— Яна, не ерничай! У всего есть своя цена, и, если пошла на это — будь добра, подстраивайся. По-другому не будет. Это последнее предупреждение, — он протягивает мне ключи. — Иди в дом, мне нужно позвонить.

Выхожу из машины, порывистый ветер со снегом сбивает с ног, но я не чувствую холода, по всему организму оторопь, словно выкачали всю кровь. Открываю дверь, зажигаю свет.

Внутри тепло и пахнет Вадимом. Мне всегда нравилась уютная тишина этого дома. Сегодня она давит. Раздеваюсь, прохожу в гостиную и не знаю куда себя деть. После его тирады в гараже, мой взгляд на ситуацию поменялся, конечно. Но почему же так не хочется признавать себя виноватой? Сейчас, как никогда, я чувствую нашу разницу в возрасте, не ощущаю себя с ним на равных, а еще мне очень больно, в груди собрался комок — не продохнуть.

Его все нет и нет, но я этому рада. В голове вспыхивает совершенно дикая для меня, мысль. Захожу в кабинет, тут у Никольского бар, открываю начатую бутылку виски, наливаю полбокала, выдыхаю и выпиваю залпом. Несколько секунд обожженное горло охватывает спазмом, а потом по внутренностям расползается тепло. Необычные ощущения, я никогда не пила ничего, крепче полусладкого.

Усаживаюсь на кресло у бара, откидываю голову на спинку.