Исключительные

И как можно более ровным тоном, чуть отстраненно ради самосохранения, как всегда вел себя с ней Итан, рассказала о меланоме. О поцелуе рассказывать не стала, поскольку он уже опрокинулся и исчез. Деннис спокойно выслушал, а потом сказал:

– Плохи дела. Впрочем, это же Итан, он устроит себе лечение на высшем уровне. Сделает все, что нужно.

– Знаю.

– А ты как? – спросил Деннис. – В порядке?

Он придвинулся и погладил ее по волосам, точно так же как недавно сделал Итан. Это было типичное действие из мужского арсенала, причем совершенно естественное. Она позволила себе тихо упасть на широкую грудь мужа, и Деннис заставил себя вернуться в эту реальность. Волевым усилием восстановил супружеские отношения, и притянул жену к себе. Деннис рядом, все еще рядом, а это, думала Жюль, прижимаясь к нему, немалый дар.

19

Две пары встречались за ужином еще дважды до конца прошлого года; во второй раз к ним присоединился Джона. Они выбирали уютные, спокойные рестораны, и приступали к ужину рано, потому что Итан быстро уставал из-за химиотерапии.

– Половина шестого. Мы еще можем заказать меню «Белый пояс», – сказала Жюль, в ответ на что Итан сонно улыбнулся ей с другого конца стола. Он был под действием медицинской марихуаны, которую курил для снятия симптомов тошноты. Все они были медлительны и осторожны, соединенные в маленькое соцветие дружбы. Эш, до безумия счастливая, что Итан принял ее назад той зимой, до сих пор, казалось, опасалась, что брак снова могут отобрать у нее, и сидела подле него, положив свою руку на его. Они с Жюль теперь не очень часто виделись наедине. Беспечности девичей дружбы – и даже дружбы двух женщин, которые могли обсуждать секс и брак, и искусство, и детей, и победу над республиканцами, и то, что с ними будет дальше – можно было позавидовать, но в этот момент им хотелось совсем не этого. Никто и не задумывался раньше, что эта беспечность покинет их, что ее они будут оплакивать. В тот день, когда Джона ужинал с ними, Эш поведала присутствующим о том, как он учил Мо играть на банджо.

– Не знаю, станет ли он виртуозом, – уточнила Эш, – но, кажется, ему и вправду этого хочется.

– Он еще учится, – сказал Джона. Он смог найти время всего на два урока на дому, но они продолжали обучение по «Скайпу»; расстояние и посредничество монитора успокаивали Мо. Джона принес с собой на ужин гитару, и, извинившись, покинул компанию, не дождавшись кофе; он направлялся в какую-то большую, продуваемую сквозняками квартиру в Бруклине, чтобы играть там на гитаре, и не хотел опоздать.

Той весной Итан начал угасать, однако никто, кроме Эш, не хотел этого признавать, пока неизбежное не стало очевидным. Никто не понимал до конца, что происходило: так занят был он своими многочисленными проектами. Из дома на Чарлз-стрит он свободно и без разбора рассылал электронные письма, готовясь к предстоящим в следующем году «Семинарам мастерства», записывал голоса Уолли Фигмена и вице-президента Штурма на карманный высокочувствительный диктофон. Он надиктовал заметку для сотрудников по поводу небольшой шумихи из-за якобы противоречивого содержания одной из последних серий «Фигляндии», после которой компания-производитель энергетических напитков пригрозила свернуть рекламу.

В обществе поговаривали, что Итан Фигмен был болен, но никто в действительности не знал о степени этой болезни. Все заболевали раком, это была данность. Рак уже никого не шокировал, и меланома не казалась таким приговором как, скажем, рак поджелудочной железы.

Итан всегда придерживался мнения, что занятие проектами поддерживает связь с внешним миром, продлевает жизнь.

– Работа, – сказал он однажды, – это анти-смерть.

И так, чтобы как-то избавиться от уныния и пассивности, Жюль тоже вернулась к работе. Занятия с подростковыми группами в «Центре ребенка и семьи» на севере Манхэттена проводились в одном из тех безрадостных многофункциональных помещений, где складные стулья были сложены вдоль стены, а с потолка все еще свисала старая пиньята, изувеченная, с давно выпотрошенными трофеями. Комната была тускло освещена, и подростки сидели кружком, сначала сгорбившись, затем, в продолжение занятия, оживившись, а в конце одна из девочек уже в слезах рассказывала об отце-алкоголике, другая обнимала плачущую, один парень даже встал на стул и сорвал бесполезную пиньяту раз и навсегда. По-матерински заботливая куратор группы миссис Кальб, которая взяла Жюль на испытательный срок, сидела в углу на собственном складном стуле, делая заметки.