Исключительные

— Нет-нет. Не убил, — возразила Жюль. — Она не умерла. Она жива. Помните, она обвинила его в изнасиловании?

Но доктор Спилка стоял на своем:

— Точно убил. Изнасиловал и душил голыми руками, пока у нее глаза не вылезли. Она, очевидно, была потаскушкой, а он был зеленым еще, и его отправили в тюрьму строгого режима, и он там сидел, этот смазливый неоперившийся ублюдок с крупным выступающим подбородком.

— Нет, доктор Спилка, нет, вы с кем-то его путаете… с выпускником-убийцей, должно быть. Это было лет на десять позже. Очередная история в Центральном парке. Их было так много, может быть, вы запутались. Я вас понимаю.

— Я уверен, что ни с кем его не путаю, — ответил старый психоаналитик, сделав попытку выпрямиться.

В этот момент сопровождавшая его женщина, которая наблюдала за ними, стоя неподалеку, подошла и сказала, что она его дочь и надеется, что Жюль извинит ее отца.

— У него деменция, — просто объяснила она, не смущаясь его присутствием. — Он все путает. Правда, пап?

Я каждый год привожу его на съезд, потому что он любил эти съезды. Мне жаль, если он чем-то вас расстроил.

12

То, что Итан впоследствии именовал — вроде бы с иронией, но не полностью — «Джакартским преображением», задумывалось как целебные недельные каникулы. Йельский центр детского развития диагностировал у Мо расстройство аутистического спектра, и Эш решила, что вся семья должна побыть вместе, вдали от повседневной рутины. Узнав о диагнозе Мо, Эш часто плакала, повторяя: «Я люблю его, он наш, и я его ни за что не брошу». А теперь ей хотелось, чтобы семья собралась в своей «новой реальности», как она это называла.

Итан, которого диагноз поверг в ступор, согласился. Эш выбрала Индонезию, потому что они никогда там не были, потому что эта страна казалась ей красивой и мирной, а еще потому, что она обдумывала пьесу для «Оупен Хенд» с использованием кукол из балийского театра теней. Хотя кто знает, когда она снова сможет работать? Теперь она планировала жить для Мо. Итану не слишком нравилось обсуждать аутизм сына, даже с собственной женой: как будто смотреть на солнечное затмение. Думая о сыне, он начинал бояться, что вдруг сгорит и взорвется. Эш оставалась прежней, эмоциональной и хрупкой, но именно она наконец-то договорилась о двухдневном обследовании в Йеле, а потом, несмотря на собственный ужас и отчаяние, пошла дальше и собрала вокруг Мо целую команду учителей, врачей и нянь. Она была сильной, и Итан никогда не сомневался, что она будет любить их сына с истинно материнским неистовством. Он не скрывал от Эш свое глубокое горе — она утверждала, что чувствует то же самое, — но старался прятать от нее гнев и безразличие. Стоило ему задуматься о Мо и всех возможностях, которые отныне были для него закрыты, как его мысли тут же перескакивали на что-нибудь другое, обычно на работу, которая казалась бесконечной и крайне интересной задачей. Единственное, чего он хотел в эти дни, — оказаться в своей студии и приняться за работу. Последние пару лет он неофициально называл студию «Приютом аниматора». В сети подхватили это название и постепенно оно стало официальным, и теперь красовалось на табличке на стеклянной стене восемнадцатого этажа офисного здания в деловом районе, на авеню Америк. С момента постановки диагноза, а вообще-то еще и до этого, Итан часто задерживался в «Приюте аниматора» допоздна, обычно не один. У кого-нибудь всегда находилась срочная работа, которую никак нельзя прервать. Однажды в студии остались только он и режиссер, писавший раскадровку. Они врубили Led Zeppelin на весь этаж, так что даже охранник поднялся посмотреть, все ли в порядке. Поздно вечером в «Приюте аниматора» Итан Фигмен, отец двоих маленьких детей — изящной умницы и ребенка с нарушениями развития, — давал коллегам советы и критически высказывался по любым вопросам, от глобальных до самых мелких. Он безумно устал от бесконечных читок и сеансов звукозаписи и очень беспокоился о сыне, но все-таки просиживал в студии целыми днями, иногда прячась в маленькую комнату отдыха, которую оборудовали для него в чулане этажом выше. Время от времени он там даже ночевал, несмотря на протесты Эш. Но она настояла на семейном отпуске, который должен был соединить друг с другом трех людей, уже связанных вместе, и одного, которому еще только предстояло обрести какую-то связь с остальными тремя и всем миром заодно.