Исключительные

Не только в Эш, самой близкой подруге, нуждалась Жюль, но и во всех остальных, и в том ощущении, которое у нее возникало в их компании. Но подлинное летнее чувство уже растворялось, слабело. Для нее это было необычное и замечательное лето, но запомнила его и вся страна: действующий президент на глазах у всех покинул Белый дом! Он помахал им рукой, как будто уходил после собственного особенного лета. Она никак не могла уехать отсюда сейчас, и слезы наворачивались на глаза. Вдалеке подъезжали другие машины. Над всеми голосами Жюль различала голос Итана. Еще раз, точно как в день приезда, он был в самой гуще, помогал товарищам по лагерю и их родителям, всю свою массу используя для того, чтобы поднимать чемоданы и спортивные сумки и заталкивать их в распахнутые багажники ожидающих машин. Плакала не только Жюль. Плечо футболки Итана с котом Феликсом весь день оставалось влажным.

— Не хочу уезжать, вообще не хочу туда ехать, — обратилась Жюль к Эш, но в этот миг в вигвам вошли мать с сестрой; они не постучались, а просто вторглись, как полицейская облава, ведомые вожатой Гудрун Сигурдсдоттир, которая сказала: «Смотрите, кто тут есть!» Глаза Гудрун были откровенно грустными. Вечером ей предстояло улететь из аэропорта Логан в Бостоне домой, в исландский Рейкьявик, а на следующий год она вновь прилетит, проведет здесь еще одно лето и больше никогда в жизни не приедет на этот клочок земли.

Жюль не увернулась от объятий матери, которая, казалось, была по-настоящему взволнована и рада ее видеть, хотя, пожалуй, отчасти эти чувства просто перенеслись из долгого трудного года после болезни и смерти мужа. Лоис Хэндлер понятия не имела, что увозит домой другого человека, совсем не ту робкую печальную растяпу с завивкой, какую забросила сюда в конце июня.

— Проверь, на месте ли твои туалетные принадлежности, — сказала Лоис, и Жюль, шокированная этим выражением, сделала вид, что не расслышала.

— Думаю, у Жюль все на месте, — сказала Эш. — Мы тут ничего не оставили.

— Жюль? — переспросила Эллен, глядя на сестру. — Почему она тебя так называет?

— Все меня так называют.

— Ничего подобного. Никто не называет. Боже, да ты вся искусана, — сказала Эллен, взяв руку Жюль и повернув ее для обследования. — Как ты это выдержала?

— Даже не заметила, — возразила Жюль, хотя заметила, но не придала этому значения. Комары летали туда-сюда сквозь дырку в ее сетке, случайно образовавшуюся в форме свастики, пока она спала.

Теперь Жюль с матерью и сестрой потащили ее пожитки к машине, но перед ними внезапно предстал Итан, ухвативший с одной стороны ее чемодан.

— Я Итан Фигмен. Тот самый парень, с которым ваша дочь ходила на анимацию, миссис Хэндлер, — некстати ляпнул он.

— Это правда? — спросила Лоис Хэндлер.

— Истинная правда. Я отвечал на любой неотложный вопрос об анимации, какой возникал у Жюль летом. К примеру, она могла спросить: «Разве не „Пароходик Вилли“ был первым звуковым мультфильмом, Итан?» А я говорил: «Нет, Жюль, но это был один из первых мультфильмов с синхронизированным звуком. Кроме того, тогда мир впервые мельком увидел Микки Мауса». В общем, суть в том, что я был всегда к ее услугам. Вы воспитали замечательную девушку.

— Заткнись, — шепнула ему Жюль, когда они стояли у машины. — Такое несешь, как из задницы. Зачем ты это делаешь? Разговариваешь словно псих какой-то.

— А что ты хочешь, чтобы я сказал? — шепнул он в ответ. — «Я не раз целовал вашу дочь и пытался пощупать ее чуть повыше, миссис Хэндлер, только вот ей это не нравилось, хотя и она от меня без ума? Так что мы пробовали, пробовали, но так ничего и не вышло»?

— Тебе вообще незачем разговаривать с моей матерью, — отрезала она. — Неважно, понравишься ты ей или нет.

Он пристально посмотрел на нее.

— Важно.

Лицо у Итана было раскрасневшимся и выразительным; к нему обращались со всех сторон, как в первый день лагеря, когда на нем была широкополая шляпа из денима, которую он больше не надевал.

— Ты похож на медвежонка Паддингтона, — сказала ему однажды Жюль насчет этой шляпы.

— А это плохо? — спросил он.

— Да нет, не плохо, — неуверенно ответила она.

— Тебе не нравится шляпа?

— Я ее не люблю, — уточнила она. В его жизни она навсегда останется единственной, кто говорит ему правду, даже когда другие врут. В шляпе он выглядел еще хуже, чем обычно, а ей хотелось, чтобы он смотрелся мало-мальски достойно.

— Раз не любишь, больше никогда не буду ее носить, — сказал он. — Она уже исчезла. Умерла для меня.

— Нет, нет, носи, — жалобно воскликнула Жюль. — Не мне решать, что тебе носить, а что — нет.