Исколотое тело (ЛП)

– О нет, вовсе нет, – энергично возразил Маколей. – Перитон был полностью откровенен на этот счет. Он действительно верил, что религия – это бедствие для человечества. Он полагал, что поступает единственно правильно, противодействуя всякому и всему, что только способствует распространению религии.

– В сущности, настоящий фанатик.

– Настоящий. Они оба были такими. Вернее, конечно же, я хотел сказать, один из них был, а второй все еще остается.

– Верно. Теперь, сэр, смотрите: вы довольно хорошо знали их обоих. Между нами, считаете ли вы абсолютно невозможным то, что Перитона мог убить викарий?

– Нет, – поразмыслив, признался Маколей.

– А то, что Перитон мог напасть на викария и был убит в драке?

– Нет.

Флеминг наклонился к Маколею.

– А то, что Перитон мог совершить самоубийство, обставив все так, чтобы убедить всех, что его убил викарий?

Маколей удивленно смотрел на детектива несколько секунд; затем он подскочил и принялся ходить взад-вперед по комнате.

– Да! – горячо воскликнул он. – Да, это было бы полностью в духе Перитона. Такая странная, причудливая мысль вполне могла прийти ему в голову. Его далеко не так удовлетворило бы убийство собственными руками, как если бы священник англиканской церкви был повешен, подобно Аману¹⁵, за преступление, которого не совершал. Это бы полностью соответствовало представлениям Перитона о по-настоящему занятной шутке.

– И вы думаете, что он пошел бы на самоубийство ради подобной шутки – ведь он не смог увидеть ее кульминацию?

– Нет. Но я думаю, что он бы не возражал. Я действительно считаю, что он пошел бы на что угодно, лишь бы уничтожить клерикализм. Он был весьма несдержан в этом вопросе.

– Понимаю, – ответил Флеминг. – Могу я теперь увидеть ваших сыновей?

– Конечно, – поэт позвал Адриана и оставил их с детективом одних.

Предупрежденный Карью о некоторых «странностях» старшего отпрыска Маколея, Флеминг начал разговор издалека – с замечания о микроскопе, стоявшем на столике. Адриан Маколей охотно подошел к своему драгоценному инструменту и начал длинными, нервными пальцами перебирать груду предметных стекол.

– Вы бы хотели взглянуть? – увлеченно предложил он. – Я могу показать вам нечто удивительное – вы о таком и не подозревали. Вот стекло с каплей воды из Килби-ривер. А вот питьевая вода из Лондона. Взгляните на различие!

Флеминг с мнимым энтузиазмом осмотрел оба образца, а затем, стремясь предотвратить рассмотрение и изучение других экспонатов, вскользь заметил:

– Мистер Маколей, я полагаю, вы знали этого несчастного мистера Перитона?

После этого вопроса Адриан внезапно повернулся к Флемингу, и его бледное лицо исказилось. В темном углу за освещенным светом микроскопом он походил на призрака.

– Да, я знал его, – тихо ответил он. – Он был безобидным человеком. Мне жаль, что он мертв.

– Безобидным человеком? Что вы имеете в виду?

– Он не причинял вреда животным. Не калечил птиц, не охотился на лис, не убивал бабочек с мотыльками. Карью убивает бабочек. Я попытался его убить – наверное, вам об этом рассказывали.

Он был так отчаянно серьезен, что Флеминг с трудом подавил улыбку. Пустяковые царапины и удары, которыми наградил владельца гостиницы этот бледный юноша, вряд ли тянули на попытку предумышленного убийства. Как ему сказали, парню было двадцать шесть – двадцать семь лет, но Флемингу казалось, что тот едва вышел из мальчишеского возраста.

– Перитон всего лишь пытался навредить душам, – продолжил Адриан, – но, конечно, этого сделать нельзя. Это глупо. Пустая трата времени. Холливеллу это не нравилось, но тогда он не понимал, – юноша замолчал и снова повернулся к микроскопу.

– Чего не понимал Холливелл? – быстро спросил детектив.

– Он не понимал, что миру угрожают отнюдь не люди вроде Перитона. Ведь душа бессмертна и нетленна, а животные – нет. Поэтому опасность для мира представляют люди вроде Карью с его силками и колбами и вроде Мандуляна, развлекающиеся на большой охоте.

Это пылкое и красноречивое выступление Адриана резко контрастировало с его прежней неуверенностью, его черные глаза сверкали.

– И как это согласуется с вашим желанием убить Карью? – спросил Флеминг, который подобно почти всем шотландцам всегда был готов вступить в дискуссию на тему этики или религии. – Это не очень-то логично.

– Это не логично, – повторил Адриан. – Я знаю это. Но люди могут позаботиться о себе. По крайней мере, у них есть такая возможность. А животные не могут. Если бы я думал, что смогу спасти всех бабочек и мотыльков в мире, погибающих от рук людей вроде Карью, просто убив Карью, то я бы подстерег его и врезал бы ему так, что он стал бы так же мертв, как и бедняга Перитон.

– А вы кровожадный юноша, – начал было Флеминг, но Адриан с жаром прервал его:

– Я не кровожаден. Но я бы предпочел пролить кровь один раз, чтобы избежать тысячи кровопролитий в будущем. Иногда о животных я беспокоюсь больше, чем о людях. Вот и все.

Он вновь погрузился в молчание, и Флеминг подумал, что он угрюм от непонимания.

– Тогда кто, по вашему мнению, убил Перитона? – спросил он. Ему пришлось повторить вопрос, чтобы получить ответ.